«Здравствуйте, дети, сейчас мы послушаем пьесу» «Лаборатория современной оперы» в Большом

Действующие лица:

Василий Бархатов

глава коммерческого объединения «Опергруппа»

Сергей Невский

композитор, автор оперы «Франциск»

Владимир Урин

директор Театра им. Станиславского и Немировича-Данченко

Елена Ковальская

обозреватель «Афиши»

— «Лаборатория современной оперы» — это беспрецедентный проект, по-вашему?

Сергей Невский: Я думаю, сегодня происходит переход количества в качество. До этого было несколько единичных акций — на фестивале «Территория» и так далее. Но, естественно, фестивальная продукция стоит дорого и быстро умирает. В Европе любая опера тоже чаще всего ставится в рамках фестиваля, но на технической базе театра, в театре она и остается. В России сейчас происходит переход к такой же системе.

Владимир Урин: Мы и так работаем с современными композиторами. У нас «Гамлет» Володи Кобекина успешно идет в течение нескольких лет. Молодой композитор Кузьма Бодров с Дмитрием Крымовым проект сделали. Для нас это не является чем-то экстраординарным. Поэтому когда мне оперу Леры Ауэрбах предложили, я сказал: «С удовольствием, никаких проблем».

— Но в глазах общественности все равно это выглядит как ситуация из ряда вон, следствие того, что отдельные личности прилагают титанические усилия к продвижению современной российской оперы. Вот, например, Сергея сайт «Платформа», где он курирует музыкальное направление, аттестует как «страстного просветителя и активиста».

Невский: Активист? Надо же. Замечательно про это написал Петр Поспелов: «Сергей Невский, являясь музыкальным куратором «Платформы», пытается внедрить музыкальный авангард. Это дело безнадежное, поскольку музыка эта почти никому не нужна. Несмотря на это, на концерты, которые устраивает Невский, ломится молодежь даже неконсерваторских кругов». То есть музыка не нужна, но народ ломится. Думаю, Петя имел в виду, что сейчас рождается другая публика у современной оперы и появился другой механизм распространения музыки — не только на академических сценах. С другой стороны, хорошо, что происходит ее интеграция с репертуарным театром.

Урин: Мы идеализируем ситуацию, когда говорим, что современная музыка на Западе имеет иной спрос, чем в России. Это легенда. Да, эта музыка исполняется там чаще. Но так же как и здесь, чаще всего она звучит в фестивальных проектах. И по особым случаям. И репертуарной жизни — как и здесь — почти не имеет.

Невский: Спорить не буду, но приведу пример. Я сейчас работаю ассистентом в «Комише Опер» в Берлине. Это один из главных оперных домов. Там сейчас в репертуаре три современные оперы, в частности — «American Lulu», которую ставит Кирилл Серебренников. В «Штаатсопер» идет Стравинский, «Похождение повесы» в постановке Варликовского, плюс опера Луиджи Ноно, оперы Шарино и Питера Максвелла Дэвиса на малой сцене, инсценировка песен Кейджа. И это только один город. Уровень присутствия в театре современной оперы в Германии, Франции или Голландии раз в десять больше, чем здесь.

— Так чем это объясняется?

Урин: Культурой, воспитанием.

Невский: В Германии, Франции есть концерты, которые самые главные оркестры современной музыки дают для детей. Выходит Пьер Булез на сцену и говорит: «Здравствуйте, дети, сейчас мы послушаем пьесу». Они осознали проблему лет двадцать назад, с тех пор идет мощнейшая атака по захвату публики, которая прежде не ходила на филармонические концерты. Иногда это вульгарные формы принимает: «Сыграем-ка мы оперу в бомбоубежище». Качества не будет, но публика придет, потому что место безумное. Но как бы то ни было, там анализируют ситуацию и делают что могут. По существу, мы на «Платформе» делаем то же самое: пытаемся охватить, как говорит наш художественный руководитель, хипстеров. И неожиданно выясняется, что они, с их особым культурным опытом, способны воспринимать музыку высокого качества.

Урин: Мы тоже работаем с публикой. У нас на малой сцене есть программа «Знакомство с оркестром». Сделали уже две серии.

— То есть чтобы воспринимать современную академическую музыку, не нужно иметь специального образования или хотя бы опыта?

Невский: Куратор должен отчетливо понимать, что его слуховой опыт не идентичен опыту публики. Но должен находить способы коммуникации с ней. Есть такая профессия на Западе, драматург называется. Не в нашем смысле драматург — а человек, который занимается содержанием. То есть организует концерт так, чтобы современная музыка нашла в нем место. Не для того чтобы обеспечить алиби современной музыке, но чтобы было интересно.

Урин: Я вот считаю, что часто театр в погоне за зрителем как раз начинает играть с ней в поддавки. Дошло до того, что на сцене бесконечное насилие, голые, спектакль без скандала — не спектакль. Когда у нас вышел «Сон в летнюю ночь» — вы помните, что было? Да, мы теперь главные растлители. Я такого количества телекамер, как на Бриттене, никогда не видел. Это был просто дурдом. Мне говорили: «Радуйся — это реклама». А мне такая реклама ножом по сердцу. Говорить нужно о качестве продукта. Новое должно с трудом пробивать себе дорогу, иначе оно не новое. Но если его сопровождает качество, оно будет в конце концов воспринято. Я часто вижу таких апологетов, у которых принцип во главе угла: молодой режиссер, молодой композитор, молодая команда. А если молодая команда демонстрирует пустоту, начинается демагогия: «Молодых не хотят ставить, молодым не дают дорогу».

— Василий, вот вы были молодым режиссером, а в «Лаборатории современной оперы» — молодой продюсер. Зачем вам это?

Василий Бархатов (глава творческого объединения «Опергруппа»): А я люблю в оперу ходить, смотреть спектакли новые. Я ничего сверхъестественного не придумал. Идея лежала под самым носом. Мне просто не лень было стать ее локомотивом. Мне не хватает вокруг себя молодых режиссеров. Мне нравится ситуация европейская, когда в одном пространстве работают десятки режиссеров. А у нас есть поколение признанных, есть Митя (Черняков. — Прим. ред.), и есть полрежиссера в моем лице. Хотелось сделать так, чтобы мне самому жилось веселей.

— Невского в Большом ставит студент. Это принцип или вынужденная мера?

Бархатов: Знаете, есть такая история: два режиссера думали, кого надо обязательно к себе на премьеру пригласить. Один уже ушел, потом вернулся и говорит: «Надо кого-то из епархии». Другой: «Почему?» «А они так в зале красиво смотрятся». Вот у нас другая логика. Я просто пригласил интересных, как мне кажется, режиссеров. Взять, допустим, Диму Белянушкина, который в Театре Станиславского оперу Леры Ауэрбах ставит. Он выпускник курса Тителя. Я видел его работы студенческие.

— То есть за красивые глаза позвали.

Бархатов: Почему нет? Меня так же пригласили в Мариинский — после двух коротких разговоров с Гергиевым. Он ничего из моих работ не видел. Наверное, собирал информацию, но решение принял после короткого разговора со мной. Это нормальная практика. За что-то же надо приглашать молодых режиссеров. Они же должны где-то что-то поставить в первый раз.

Невский: Я как-то был на конгрессе оперных режиссеров в Берлине, и только и разговору было, что здесь все умные, а композиторы — идиоты. И один человек — режиссер, с которым я позже работал, — сказал, на мой взгляд, очень важную вещь: чтобы композитор написал хорошую оперу, нужно ее ставить. Хорошая опера редко получается с первого раза. Что подтверждают биографии Чайковского или Верди. У них тоже не сразу начало получаться. Когда оперного композитора приглашают написать для театра в пятьдесят лет, он делает ошибки, которые должен был сделать в двадцать. Мой «Франциск» в Большом — уже четвертый театральный проект, и я успел набить шишки. Оперу нужно писать как? Чтобы ее можно было выучить наизусть, это первая заповедь композитора. Есть ограничение по сложности — а как ты их поймешь, если тебя не исполняют?

— Я правильно понимаю, что «Лаборатория современной оперы» появилась, потому что проект понравился Дмитрию Медведеву? Вы же были среди деятелей актуального искусства, с которыми он встречался, когда был президентом.

Невский: Вася просто озвучил идею, что нужно давать заказы композиторам.

Бархатов: Да, у меня было другое предложение, из австрийской практики: там театр обязан тратить часть своего бюджета на заказ современной музыки. Но это было давно. А год назад я делал открытие Театра наций, там встретил министра культуры и уже лично ему рассказал эту идею. Он ее поддержал. Министерство выделило немного денег, после чего я пошел к Анатолию Иксанову, Владимиру Георгиевичу (Урину. — Прим. ред.) — они тоже поддержали проект. После этого я ходил по организациям и фондам, с которыми прежде работал, когда как режиссер устраивал какие-то юбилеи, просил денег и поддержки. Нехитрая история. Большую часть ответственности и финансирования на себя взяли театры. Вполне вероятно, Медведеву проект этот тоже нравится, но мы об этом ничего не знаем.

— Почему идею о заказе оперы приходится продвигать через власть? Почему театр не заказывает музыку?

Урин: Как не заказывает? Я сейчас веду переговоры с немолодым, но современным композитором об опере, которую, скорее всего, будет ставить Юрий Петрович Любимов. Просто периферийные театры себе это позволить не могут. Им бы концы с концами свести.

Бархатов: Это долгий процесс, невозможно воспитать за два дня публику для современной оперы. Ну не можем же мы за несколько лет сделать то, что другие страны делали десятилетиями.

Урин: Я вообще думаю, если ситуация театральная, которая сложилась в России, принципиально не изменится в ближайшее время, то в ближайшие десять-пятнадцать лет театры российские начнут вымирать. То качество, в котором они сейчас существуют, не оставляет им шанса выжить. Туда никто не едет работать. Какой материал ни возьми, встает вопрос: кто это споет?

— В чем дело? Нужен вменяемый Минкульт?

Невский: Нужно, чтобы вменяемыми были мы. Власть не должна принимать собственные решения насчет культуры. Она должна поддерживать конкретные действия. Вот Вася придумал проект, министерство поддержало — и это хорошо, потому что если проект получится — будет поддерживать и впредь. Тут логика простая.

Урин: Давайте представим, что мы введем квоту на современную оперу и обяжем театры заказывать музыку. И начнется советская система: мы будем искать — кому заказывать. И какой-нибудь композитор, Вася Тютькин, конечно, напишет ноты… Кто на это пойдет? Что там Тютькин — возьмите Кобекина. Да, на него человек двести приходят — но человек 30–50 каждый раз уходят.

Бархатов: Да, на премьере «Воццека» в Большом театре на второй серии людей в зале уже не было. Хотя «Воццек» — признанная классика. Да и недавняя премьера «Кавалера розы» показала, что Штраус сложен, хотя «Кавалер розы» играется в одном ряду с «Травиатой» и «Летучей мышью» во всем мире, это вечернее развлечение.

— Как публике решить, на что ей идти: на «Травиату» или на «Франциска»? Чем «Франциск» лучше?

Бархатов: Нужно идти и на «Травиату», и на «Франциска». И нужно знать при этом, что современная опера — отдельный жанр, если уж так разбираться. Это как Шекспир и МакДонах. Вы же их не сравниваете? Если о чем и говорить, так это о первоначальном страхе людей перед оперным театром. Если совершенно случайно сто человек попадут в оперный театр, пятьдесят из них уйдут довольными. И это нормально. Есть страх сделать первый шаг и пойти туда. Вот Гергиев, который вставляет в классические концерты музыку советских или сегодняшних композиторов. Между хитами появляются вдруг Щедрин, Тищенко, Раскатов. Да, потихонечку. Так и надо. Сначала удивительно слушать Щедрина после Верди, а потом привыкает человек.

Урин: Кстати, о Щедрине. Мы с вами противопоставляем классику и современную музыку, но у нас не освоен огромнейший пласт музыки XX века. Почему у нас нет культуры восприятия? Потому что «там» современная музыка осваивалась по мере появления, а у нас даже Прокофьев и Шостакович в лучшем случае собирают треть зала. Я уж не говорю про Яначека какого-нибудь.

Бархатов: Да, в какой-то момент люди решили, что опера в этой стране перестала писаться. Для кого-то она на Шостаковиче закончилась. Для кого-то на Чайковском. Люди свыклись с этой музыкой.

Урин: Когда Вася говорит, что процесс идет нормально, я с ним согласен. Не может родиться ребенок, не созревая девять месяцев. С музыкальной культурой то же самое.

— Знаете, вообще-то, я думала, вам найдется о чем поспорить между собой.

Бархатов: О чем нам спорить?! Столько правильного движения сейчас вокруг происходит.

Урин: Мудрость нужно проявлять, не нужно экстремизма — мол, мало современной музыки, ребята, давайте больше! Ее ровно столько, сколько ее сегодня рождается.

Оперу «Франциск» можно увидеть в Большом театре 12 и 13 сентября