«Можете считать меня занудой» Хагай Леви о сериале «Без свидетелей»

— Вы помните своей первый сеанс у психотерапевта? Давно это было?

— О да, очень. Мне было лет десять. Я был сложным ребенком, и родители решили отвести меня в клинику. Я помню только, что психотерапевт была очень-очень старая. Она спросила меня: «Ну и каким ты хочешь стать, когда вырастешь?» А я ответил: «Только не таким, как папа». Я хожу на прием к психотерапевтам всю жизнь. Слабо себе могу представить, как бы я сейчас без этого обходился. В 16 лет меня послали в иешиву — знаете, что это такое? Еврейская религиозная школа для мальчиков, где изучают Библию. Я был далеко от дома, чувствовал себя одиноким, и меня снова отправили к психотерапевту. Я начал с того, что просто сидел и молчал.

— А психотерапия вообще помогает?

— Когда семь лет назад я начинал делать сериал, я был уверен, что да. Сейчас у меня гораздо больше сомнений на этот счет. Психотерапия совсем не помогает ответить на глобальные вопросы, из-за которых все проблемы и есть: в чем смысл жизни, как справиться с мыслью о смерти? В подростковом возрасте все об этом задумываются, но потом жизнь как-то берет свое. Проходит лет пятнадцать, ты возвращаешься к этим вопросам, идешь к психотерапевту. Тут и выясняется, что ему нечего вам ответить. Он знает не больше вашего. Вы ему такой: «Доктор, я очень боюсь смерти». А он вам: «Да-да, давайте поговорим о том, что такое страх». «Погодите, но это же не просто страх, это очень конкретный страх. Я боюсь умереть, доктор». А им нечего на это сказать. Некоторым людям не обойтись без помощи психотерапевта. Например, тем, кто страдает паническими атаками.

— Понимаю вас, у меня у самой панические атаки.

— Ой, правда? Расскажите-расскажите! Нет ничего интереснее, чем делиться опытом о приступах панических атак. У вас давно началось?

— Лет пять назад. Я ходила к десяти разным докторам. Первый был самый дикий. Когда я рассказала ему, что со мной происходит, он так внимательно посмотрел на меня и сказал: «Ну что же, деточка, поздравляю. Это болезнь думающих людей. Болезнь богоборцев».

— Серьезно? Так и сказал? Невероятно. Мой психотерапевт говорил мне то же самое. Слово в слово! Можете себе представить?

— Ничего себе. Может быть, он просто переехал в Израиль?

— Нет, это было давно. Я пытался ходить в церковь, чтобы от этого избавиться. Думаю, панические атаки — это как раз и есть такой выраженный страх смерти. Весь вопрос ведь в том, как понять про мир чуть больше, чем написано в учебнике по физике. И тут, к сожалению, психотерапия — не помощник. Нужен какой-то метафизический опыт. Если ты, конечно, не отпетый материалист. Вы ходите в церковь? Ладно, не буду вас больше мучать.

— Скажите, с чего все-таки вдруг вы решили свой ­многолетний психотерапевтический опыт превратить в сериал?

— Для меня самое интересное в жизни — это диалог, и как режиссеру мне интереснее всего снимать разговор двух людей. Примерно как некоторым взрывать машины. И я задался вопросом: а что если сделать сериал, основанный исключительно на диалоге между людьми? Сначала я решил делать даже не сериал, а недорогую программу, которую поставили в сетку в ночное время. Успех пришел позже, я до сих пор, если честно, не совсем понимаю, как именно.

— Как вы придумали главного героя? Он довольно сильно отличается от типичного психотерапевта: они все такие молчаливые, сдержанные. А ваш то наорет на клиента, то из себя выведет…

— Я точно решил, что это будет мужчина. Считается, что психотерапия — это женское занятие. Но мужчины — более конфликтные, поэтому мне это было интереснее. Главный герой — личность довольно деструктивная: у него проблемы с наркотиками, он прошел курс лечения. И в психотерапию он, кстати говоря, не верит! У него внутри бури бушуют, даже когда он слушает пациентов. Мы решили, что не будем брать классическую школу психотерапии, знаете, такую, как в фильмах Вуди Аллена показывают. А будем основываться на так называемом интерсубъективном подходе. Идея состоит том, что врач не просто молчаливая стенка, он может исследовать свои собственные чувства, и это тоже часть процесса.

— А зачем вы придумали этот трюк, что психотерапевт у вас раз в неделю сам отправляется к доктору и превращается в пациента?

— Я хотел показать психотерапию «за сценой» — то, что на самом деле происходит у них в голове. Думаю, любой, кто ходил к психотерапевту, спрашивал себя: «Вот он смотрит на меня, слушает, а что он думает сейчас на самом деле? Что у его дочки сегодня день рождения? Что нужно картошки купить или что я маньяк?»

— Как вы все-таки уговорили телевизионных начальников купить такой дикий с точки зрения формата сериал?

— Я снял две пилотные серии за свои деньги, пошел с этим на телевидение, и там мне неожиданно сказали, что из этого может что-то получиться. И то, что они на это пошли, — это было смелое решение. Единственное, что я делал, для того чтобы привлечь аудиторию, — приглашал на главные роли известных актеров.

— А как все получилось с HBO?

— Одна израильская актриса, которая живет в Лос-Анджелесе, приехала в Тель-Авив, а там все только и говорили, что о моем сериале. Она попросила у меня диск с фильмом и показала своему менеджеру в США, а это был Стивен Левинсон, который работает с Марком Уолбергом. Это те ребята, которые сделали сериал «Entourage». Посмотрели они мой диск, ничего не поняли — перевода-то не было. Но идея им понравилась, и они рассказали об этом легендарному агенту Ари Эмануэлю. Дальше все было как в кино — мне позвонили, позвали меня в Америку, принялись селить во всяких дорогих отелях…

— Круто было?

— Не то слово. Только я немного удивился. Я был уверен, что сейчас они меня заставят все переделывать. Взрывы, погони, самолеты — все дела. А они просто попросили меня поприсутствовать на съемках. И все.

— В первом сезоне, как я понимаю, почти ничего не изменили.

— И, кстати, зря. Там есть истории, которые работают только для Израиля. Но им хотелось поскорее запуститься. А вот во втором мы уже больше думали над адаптацией. Например, там появляется сорокалетняя женщина-юрист. В Израиле это был очень понятный сюжет: если у женщины в таком возрасте нет детей — это настоящая трагедия. А в Америке людям было непонятно — а в чем проблема-то? Ну 40 лет, ну нет детей — и что?

— А с русскими сценаристами вы много работали?

— Не очень. Я общался с продюсерами, читал библию (термин, которым в телеиндустрии обозначается глобальное описание всего мира сериала. — Прим. ред.), некоторые части сценария.

— А как вы отнеслись к тому, что в русской версии психотерапевтом сделали женщину? Ведь это противоречит вашей концепции…

— Для меня быть верным изначальной концепции означает изменять и адаптировать сюжет, потому что только так можно не потерять самую суть. Так что если женщина-психотерапевт в России смотрится лучше, ей больше поверят, значит, так тому и быть.

— Вы говорили, что половина успеха сериала в Израиле была именно в том, что в Тель-Авиве все повально ходят к психоаналитикам. В России такой практики пока особенно нет. Тут многие думают, что к психоаналитикам обращаются только те, у кого совсем с головой беда. Это может сказаться на восприятии сериала?

— Я слышал, что ситуация в России меняется. Может быть, это обстоятельство даже придает сериалу особый смысл. Так что посмотрим, что будет через год. В Израиле после того как сериал прошел, многие стали требовать от психоаналитиков большей вовлеченности в процесс. Прямо так и говорили: «Хватит молчать, скажите уже что-нибудь».

— Почему вы так мало шутите? Психотерапия — это же излюбленная тема для шуток.

— Не думаю, что это смешно. Люди чаще приходят на сеанс и плачут, а не смеются.

— А как же — смеяться над проблемами?

— Ну это ведь мой сериал. Я люблю смеяться, но думаю, что психотерапия — это серьезно. Она же имеет дело с жизнью, а жизнь не особо смешная штука. Можете считать меня занудой.