Летнее чтение-2013 12 лучших новых книг для отпуска

автор Английский историк, написавший «Имя розы» 1990-х — «Перст указующий» плюс несколько искусствоведческих детективов про бюст Бернини, комитет Тициана и прочие загадки Рафаэля. Литературный титан.

в двух словах Чрезвычайно увлекательный — действие разворачивается между 1867 и 1909 годом в Лондоне, Париже и Венеции — роман об умном банкире, умном шпионе, умной женщине и ум­ном журналисте. Как выясняется, даже выдающийся интеллект и способность решительно манипулировать целыми империями стоят недо­рого, когда против тебя играет Рок, Фатум.

детали «Падение» состоит из трех микророманов, в каждом свой рассказчик — уверенный, что узнал разгадку экспонированной в начале книги тайны; все здесь переживают нечто чудовищное, и все же персонажи счастливее читателей, которым приходится понять, что самоуверенность — всего лишь следствие неосведомленности. Так же мы думали, что знаем причины Первой мировой войны и русской революции, а после «Падения Стоуна» понимаем, что на самом деле все значительно сложнее.

цитата «Правда, Христос был плотником, но, живи Он в начале двадцатого столетия, Мессия, по убеждению Франклина, уделял бы достаточно внимания курсам Своих акций, неуклонно расширял бы Свой бизнес по изготовлению мебели, одновременно осваивая новейшие методы массового производства, получая дополнительный капитал игрой на бирже. Затем Он назначил бы управляющего, чтобы, освободив Себя, получить досуг для выполнения Своей миссии». 

автор Блестящий историк, специалист по Китаю; профессор университета в Огайо и ВШЭ. Среди прочего написал лучшую в мире — моментально переведенную на английский — биографию Мао Цзэдуна.

в двух словах Основанная на тайных архивах китайской компартии и КПСС фундаментальная хроника жизни низкорослого и тугоухого, лицемерного и изворотливого человечка, который учился в Москве под именем Ивана Сергеевича Дозорова, помогал Мао, а затем сумел объяснить его наследникам, что различие между капитализмом и социализмом не сводится к проблеме плана и рынка; а кроме того, переиграл Горбачева, воспользовался ошибками Рейгана, подавил восстание на Тяньаньмэнь; «нынешние Шанхай, ­Пудун и Пекин, наполненные счастливыми мо­лодыми людьми, — памятники Дэн Сяопину».

детали Панцов не делает вид, что он историк вообще, — а пишет именно «российскую» биографию Сяопина, фокусируясь на советско-китайских отношениях; отсюда эпизоды про Хрущева, который ненавидел маоистский Китай и орал: «Если вам нужен Сталин, забирайте у нас его гроб!» Отсюда и рассуждения об уроке, который СССР теоретически мог бы извлечь из дэн-сяопиновской модели. Странным образом, автор не согласен с тем, что Горбачев мог стать Сяопином, — все равно ничего не получилось бы: у СССР не было своих хуацяо, эмигрантов, готовых инвестировать в особые экономические зоны, русские не стали бы вкалывать за 20 долларов, русские не могли просто забыть грехи Ста­лина — как Китай Мао.

цитата «Много лет спустя, отвечая на вопрос дочери, какую работу он выполнял во время Великого похода, Дэн коротко ответил: «Шагал». С чувством юмора у него, как видно, все было в порядке».

автор Звезда — и великий популяризатор — психолингвистики; однажды попал в топ-100 самых влиятельных людей современности по версии ­Time, издал в прошлом году бестселлер «О причинах спада уровня насилия».

в двух словах «Субстанция», которая выглядит пугающе «научной», на деле не менее увлекательна, чем Life News. Пинкер показывает, что язык — окно в природу человека, на примере цитат из фильмов, известных рекламных кампаний, типичных и экзотических ругательств, шекспировских пьес и анекдотов (тут есть даже один о Хрущеве, которого якобы спросили, как изменился бы мир, если бы в 1963-м убили его, а не Кеннеди. «Ну, во-первых, Аристотель Онассис, вероятно, не женился бы на моей вдове»). Раз язык отражает структуры сознания — по тому, как люди облекают свои мысли и чувства в слова, можно об этих самых людях узнать много нового.

детали Конек Пинкера — анализ всяких мелких различий, нюансов семантики и прагматики, за которыми стоят фундаментальные вещи. Язык дает понять, почему в разных культурах приняты разные типы вежливости; что именно происходит в голове мужчин (и женщин), когда они говорят о сексе; что делать с бранными словами в обществе, где свобода слова защищена конституцией, и так далее. Также здесь найдутся и кое-какие ­практические соображения — например, о том, в каких именно выражениях лучше предлагать взятку гаишнику, если не знаешь, честный он или нет.

цитата «Аллан и Берридж подсчитали, что в английском языке скопилось более восьмисот выражений, обозначающих акт совокупления, тысяча — обозначающих пенис, тысяча двести — ­вагину и две тысячи для обозначений женщины легкого поведения (что заставляет нас задуматься, почему все так поражаются числу эскимосских слов, обозначающих снег)». 

автор Иранка из богатой — чуть ли не царских кровей — семьи. Ирония в том, что, поаплодировав свержению в 1979-м коррумпированного режима шаха, вестернизированные Сатрапи обнаружили, что живут в исламской республике — последнее, чего хотелось бы инстинктивно склонной к бун­ту 10-летней Маржан. В середине 80-х она эми­грирует в Европу, а с 2000-го начнет публиковать автобиографический «Персеполис» — который тут же был объявлен апофеозом искусства эпохи мультикультурализма.

в двух словах Экзотический гибрид «Детства. ­Отрочества. Юности» и «Алисы в Зазеркалье» — история про девочку, оказавшуюся в странном, почти сюрреалистическом месте; только вместо выдумки здесь — настоящий Иран, очень необычное государство для людей, привыкших к западному образу жизни.

детали Графика Сатрапи — наивно-детская, условная, без прорисовок, ироничная по отношению к персонажам и издевательская — по отношению ко всему, что связано с государством, подавляющим свободу личности; что ж, известно, что закрытые общества легко окарикатуриваются. Фирменный образ «Персеполиса» — женские фигуры в черных одеяниях, напоминающие призраков из мультфильмов Миядзаки.

цитата «Чтобы поступить на факультет искусств, нужно было пройти конкурс рисунка. Я была уверена, что одной из тем будут «Мученики», и была права! Я тренировалась, 20 раз перерисовывала репродукцию Микеланджело. В день экзамена я снова ее нарисовала, добавив на голову Марии чадру, одев Иисуса в военную форму, и еще, чтобы не было путаницы, пририсовала с каждой стороны пару тюльпанов, символ мучеников».

автор Cын советолога и двоюродный брат Пола Хлебникова, французский писатель, давно уже коллекционировавший эксцентричных типов; в «Изверге», например, он попытался проникнуть в психологию убийцы. Из Лимонова сделал политического графа Монте-Кристо ХХ века — и едва не получил за эту книгу Гонкуровскую ­премию (а премию Ренодо таки получил).

в двух словах Это именно роман — со сложным образом рассказчика, с персонажами, с двойниками героя, с реконструкциями его сознания; хотя и роман про живого человека. Роман без вранья, но Лимонов настоящий и Лимонов карреровский — не одно и то же. Жизнь — лимоновская, а акценты — карреровские; например, для него Лимонов сначала авантюрист, а потом великий писатель, а не наоборот. Впрочем, то, что жизнь Лимонова — хороший ключ к современной истории России, Каррер уловил и успешно своего ­героя мифологизировал.

детали Новые факты о персонаже — не самая сильная сторона «Лимонова» (впрочем, у Кар­рера было немного шансов — если уж с Э.В. что-то происходит, то он предпочитает сообщить об этом, не прибегая к услугам посредников), но здесь все же есть пара неизвестных историй — например, про то, как на каком-то конгрессе Лимонов поставил фонарь под глазом некоему английскому писателю, нелестно отозвавшемуся о Советском Союзе. «Инцидент вылился в общую драку, в пылу которой уважаемая Надин Гордимер получила по голове табуреткой».

цитата «Потому что истина заключается в том, что он выдыхается, что он распродал почти все свое прошлое и осталось только настоящее, а это настоящее — вот оно: радоваться нечему, особенно когда узнаешь, что этот ублюдок Бродский только что отхватил Нобелевку».

автор Презираемый высоколобой публикой профессиональный рассказчик, продавший 80 миллионов экземпляров романа о Микки-Маусе, Иисусе Христе и Марии Магдалине, необязательно именно в этой последовательности; самый влиятельный, как ни крути, поп-историк в мире; а кто еще, спрашивается, в состоянии вести раз­говор о Данте с аудиторией, для которой Данте — защитник мюнхенской «Баварии».

в двух словах Гарвардский профессор Роберт Лэнгдон, специалист по символам, вынужден ­отложить чтение «Мертвых душ» — чтобы в страшной спешке разгадывать связанные с Данте шифры, сочиненные чокнувшимся генетиком, который изобрел радикальное средство против реализации маль­тузианского кошмара. Действие длится всего сутки — но за это время Лэнгдон, уворачивающийся от целых военизированных формирований и отдельных наемных убийц, ­успевает взбаламутить несколько колыбелей ­мировой культуры.

детали Да, не слишком правдоподобно, да, клише на клише, но зато у Брауна есть замечательный герой, чья эрудиция, остроумие, порядочность и эксцентричность нивелируют шок от многих, — свойственных скорее жанру, чем конкретно этому писателю, — нелепостей. Когда-нибудь в коридоре Вазари, садах Боболи и с обратной стороны дверей Лоренцо Гиберти в баптистерии еще повесят табличку «Здесь был Роберт Лэнгдон» — и правильно сделают. К тому же это лучший роман из всей серии.

цитата «Боюсь, мы не предоставляем частные ­самолеты авторам трудов по истории религии. Разве что вам захочется написать «Пятьдесят ­оттенков иконографии» — тогда мы сможем ­поговорить об этом».

автор Все очень сложно. «Сатори» написан американским детективщиком Уинслоу («Власть пса», «Жить и сгореть в Калифорнии») «по мотивам» «Шибуми» — большого бестселлера конца 1970-х, на обложке которого стояло имя Треваньян. Это псевдоним — один из, взятый в честь английского историка Дж.Тревельяна, — Родни Уитакера (1931–2005), интеллектуала-мистификатора, сочинявшего «умные» триллеры, вестерны, шпи­онские романы и хорроры — и на протяжении ­десятилетий не признававшегося, кто он такой на самом деле.

в двух словах Николай Хел (придуманный Треваньяном; но только в оригинальном «Шибуми» действие разворачивается в 1970-х, он там уже матерый человечище) — cын русских белоэми­грантов, воспитанный японским генералом, мастер боевых искусств, игры в го и полиглот. Прошло несколько лет после Второй мировой, и он сидит в японской тюрьме. ЦРУ предлагает ему «невыполнимую миссию»: убить советского ­посла в коммунистическом Пекине, чтобы спровоцировать ссору между Сталиным и Мао.

детали Николаю с его приверженностью эстетике сибуми — «простой, ненавязчивой красоты» — приходится преодолевать целые океаны сложно­го, назойливого безобразия. В крайней стадии оно воплощено в образе советского чекиста — ­которого Уинслоу описывает так, словно он имитирует не Треваньяна, а Солженицына: «Его пытки были сродни ночным кошмарам. Он привязывал белогвардейских офицеров к доске и медленно засовывал ее в печь; он сажал заключенных в бочки, утыканные изнутри гвоздями, и скатывал их с горы». Впрочем, не только русские помогают Николаю обрести сатори: история начинается в Японии, а заканчивается во Вьетнаме.

цитата «Похоже, тесное общение с отправляю­щимися на тот свет русскими входит у вас в привычку».

автор Сочинил всего три романа. Предыдущие — «Темное прошлое человека будущего» (фантас­магорическая пикареска про смуту начала 90-х) и «Персонаж без роли» (про постановку «Мак­бета» с участием бандитов — в эпоху, которая ни от кого не требует участвовать ни в каких ­спектаклях). Выдающийся — и прискорбно ­малоизвестный — писатель.

в двух словах Литератор-неудачник по пригла­шению своего бывшего одноклассника отправля­ется в постсоветскую среднеазиатскую республику Коштырбастан — переводить стихи тамошнего диктатора, Народного Вожатого. Его представляют там как известного поэта и отдают всевозможные почести — но очень скоро выясняется, что существа, обитающие в этом кафкианском пространстве, не так примитивны, как кажутся, — и, более того, знают о приезжем, да и о поэзии, ­даже больше, чем он сам. Расплата за запоздалые ­открытия последует.

детали Чижов — мастер выдумывать замечательные сюжеты, но держатся его романы на стиле: это почти тактильно ощущаемая, плотная, состоящая из меланхолии, иронии и тайны проза. Особенно замечательны стихи Народного Вожатого — которые при не первом прочтении уже вовсе не кажутся абсурдом с ориентальными завитушками. Эпиграф из Мандельштама — «Поэзия — это власть» — также чем дальше, тем больше наливается зловещими смыслами и из помпезного трюизма превращается в непроницаемый иероглиф.

цитата «Чем дольше я нахожусь здесь, тем более непонятным представляется мне окружающее, а поскольку в неизвестном, как я говорил, сущность поэзии, получается, что в Коштырбастане я нахожусь в самой гуще поэзии».

автор 65 лет, рост 195 см, 50 романов — десять из которых останутся в истории литературы, ­даже если Земля подвергнется атаке марсиан; 350 миллионов официально проданных экземпляров.

в двух словах Роман о путешествиях во времени. Школьный учитель Джейк Эппинг нашел «кроличью нору», позволяющую из 2011 года попадать в 1958-й; разумеется, как и любого другого кинговского альтер эго, рано или поздно его должна была посетить светлая мысль прожить там пять лет — и дождаться того момента, когда Ли Харви Освальд попытается выстрелить в Кеннеди, чтобы помешать ему. Плохо то, что Джек не понимает, были ли у Ли Харви Освальда сообщники и почему у «кроличьей норы» пасутся люди со странными карточками, как и того, что иногда хорошие сами по себе события все равно ведут к кошмарным последствиям.

детали Формально это, конечно, всего лишь приключения хрононавта-авантюриста, но по сути — то, что называется Великий американский роман, книга про то, что такое на самом деле Америка, особенная, подчиняющаяся внутренней структурной закономерности (судьбе) территория, генерирующая особенные характеры.

цитата «Я начал соображать, что это за карточка, которую носили с собой и он, и его спившийся предшественник. Эти карточки напоминали ин­дикаторы, которые носят сотрудники атомных электростанций. Только фиксировали они не полученную дозу радиации, а… что? Здравомыслие? Зеленый — с головой все в порядке. Желтый — крыша начинает ехать. Оранжевый — пора звать людей в белых халатах. А когда твоя карточка становится черной…»

автор Художник, на протяжении десяти лет каждый день рисовавший комиксы про Кальвина и Хоббса. В 1995-м, в момент, когда «C&H» печатался в 2400 газетах по всему миру одновременно, отошел от дел и сделался затворником на манер Сэлинджера и Пинчона. Нехарактерным для американца образом бунтует против мерчандайзинга — и не дает тиражировать своих героев на кружках и футболках.

в двух словах Остроумные — впрочем, взрослые и дети смеются не над одним и тем же — комиксы о двух друзьях, 6-летнем мальчике Кальвине (названном в честь французского теолога) и плюшевом тигре Хоббсе (в честь английского философа), которые не похожи на обычных мальчика и игрушку. Кальвин — чудовищный брюзга («Это вычурно! Скучно! Невразумительно!») и домашний ­философ, склонный к абстрактным суждениям («Поверь, Хоббс, незнание есть счастье»). Хоббс на самом деле живой; и тоже мудрец, у которо­го обычно есть свое «особое мнение» — на манер Дживса.

детали Все эти сократические диалоги обычно ­заканчиваются какими-то проделками — за ко­торые Кальвин получает нагоняй от родителей, несмотря на по-буддистски изощренные оправ­дания («Я отпустил свой ум погулять, а он так и не вернулся»). И так — день за днем на про­тяжении восемнадцати томов.

цитата «Чистое искусство давно мертво, Хоббс. Никто его не понимает. Оно не прижилось в современной культуре. Вот коммерческое искусство знает, что клиент всегда прав! Людям больше всего нужно то, что им уже когда-то понравилось, и коммерческое искусство дает им это! — Ты имеешь в виду сиквелы к фильмам? — Например! Знаешь, я терпеть не могу этого — заплатить пять долларов и привыкать к каким-то новым героям».

автор Американский негр как будто из стихов Маршака — но провалившийся в полное собрание сочинений Хармса. В 1930-м его легально ­завербовали в Детройте на работу в СССР — после чего он на протяжении 44 (!) лет вкалывал на Сталинградском тракторном, выполнял функции депутата Моссовета, снимался в советском кино о Миклухо-Маклае — и с широко открытыми глазами наблюдал хрестоматийные события советской истории: 1937 год, войну, эвакуацию, смерть Сталина, полет Гагарина. В 70-х при посредничестве диктатора Уганды Иди Амина сбежал из СССР и затем вернулся в Америку, где покаялся и написал мемуары.

в двух словах Приключения в СССР тотального Другого — мало того что американца, так еще и негра, глубоко религиозного и отказывающе­гося ассимилироваться.

детали «Черный о красных», с одной стороны, бесценный исторический документ уникаль­ного свидетеля; с другой — сочинение явно ненадежного рассказчика. Он все время чего-то не понимает и чего-то боится — Госдепа, КГБ, Бога, экономического кризиса, расистов, ­начальства — и поэтому а) путается в показа­ниях; б) склонен преувеличивать свои бедствия до библейских масштабов. «Роберт Робинсон, ­неженатый и одинокий, маленький черно­кожий человек, беззащитный и беспомощный, ­одержал победу в борьбе с могучим колоссом, ­самой сильной государственной диктатурой на свете». Очень зрелищную победу — в любом случае.

цитата «Честно говоря, если вы не уедете от­сюда через десять-двенадцать дней, вам больше никогда не придется гоняться за зебрами». Будь у меня силы, я бы бросился из кабинета. Зебры! Я только на картинке их видел».

автор Пылкий, как Дон Кихот, остроумный, как Шукшин, язвительный, как Веллер — писатель-фантаст, самый талантливый — и уж точно самый серьезный — ученик Б.Н.Стругацкого; одновременно — китаевед, автор монографии «Танская бюрократия».

в двух словах Коллекция увлекательных иеремиад. Историк и утопист-футуролог Рыбаков наблюдает за cегодняшней Россией, которая осталась без «культурного проекта» и которую при помощи интеллигенции пытаются «вестернизировать» любыми средствами — вопреки специфической, развивающейся двухтактными циклами истории страны, которая сформировала у жителей определенный национальный характер — и «коллективные непрагматичные ценности».

детали Диапазон публицистических интонаций, доступных Рыбакову, впечатляюще широк — от ернических комментариев по поводу фильма «Анатомия протеста» и мнения о Сталине — эффективном менеджере до экспансивных размышлений о смысле и миссии фантастики и соображений о том, что могла бы почерпнуть российская бюрократия из опыта китайской.

цитата «Потому что — это очень неинтелли­гентно, но это сермяжная правда — все на свете, в том числе и будущее, создается не теми, кто против, а теми, кто за… Будущее не за теми, кто против, как нынешняя интеллигенция, а за теми, кто за. В космос летят те, кто ЗА полет. Открытия делают те, кто ЗА знание».