Лучшие фильмы на свете Трилогия «Маньяк-полицейский»

Трилогия о «Маньяке-полицейском» (1988, 1990 и 1993 годы) — общий на двоих опус магнум Ларри Коэна и Уилльяма Ластига. Сценарист Коэн — икона B-movies, такой видеопрокатный Спилберг: вот уже пятьдесят лет он пишет, снимает и продюсирует чудесные малобюджетные триллеры, хорроры и фантастику — умное, забавное и во всех смыслах экономное кино. Режиссер Ластиг — фигура менее значительная, но тоже любопытная. К тому же — человек, преданный своему делу: с середины 90-х он не снимает, зато помогает снимать другим, а также занимается реставрацией и переизданием всякого редкого барахла. (Кроме того, он племянник Джейка ЛаМотты; тот даже мелькает в фильме).

Это, что называется, «высокий концепт»: почти все, что нужно знать о фильме, с ходу сообщается не в синопсисе даже, а в названии. Заглавный герой — Мэтт Корделл — был звездой нью-йоркской полиции, пока коррумпированные чиновники не упекли его в тюрьму, где уголовники порезали его в душевой. Он, однако, выжил и начал мстить.

Занятная то ли недоработка, то ли выдумка авторов состоит в том, что тактико-технические характеристики Корделла крайне туманны: он не то чтобы зомби, но и не вполне человек. Его не берут пули, у него очень, очень холодные руки, он подолгу и с удовольствием горит — но в остальном действует как простой смертный. Плюс почти сверхъестественная сила — с другой стороны, он очень здоровый. В третьем фильме появляется какая-то сомнительная вудуистика, но она к тому времени уже мало что способна объяснить.

Лицо маньяка-полицейского вследствие полученных ран крайне непривлекательно, так что показывают его редко и неохотно, а по мере новых испытаний оно становится все неприятнее (актер и без грима выглядит своеобразно). Зато на нем всегда новенькая, ладно сидящая форма — она как раз ни под каким внешним воздействием, включая погребение, даже не мнется. Дубинка у Корделла служит ножнами для такого специального длинного лезвия. За три фильма он говорит (точнее, пытается выговорить) две фразы. Причем одна из них — его фамилия.

Впрочем, как часто бывает, место злодея тут — в тени, из которой ему надо лишь вовремя шагнуть. На первом плане — целая галерея фактурных персонажей. Детектив, ведущий расследование, — в первом фильме это мудрый седой ветеран, во втором и третьем — страшно крутой мужчина с замашками супермена (Роберт Дэви, один из тех актеров, которых никто не знает по имени, но все — в лицо). Неизменно колоритные чиновники. Множество интересных женщин разных профессий (в основном, из полиции, но есть также психотерапевт, медсестра и стриптизерша) и функций: боевая подруга, боец, жертва, романтическая героиня. В первой части что-то вроде возлюбленной есть даже у самого маньяка; у нее искусственная нога.

Кроме того, в каждой серии имеется по важному дополнительному герою. В первой Брюс Кэмпбелл, лучший человек на свете, играет полицейского, про которого все думают, что маньяк — это он, а на самом деле по ночам он никого не убивает, а просто изменяет жене с коллегой. Во второй это волосатый серийный убийца, который специализируется на стриптизершах и в самом, пожалуй, трогательном сюжетном выверте трилогии не без успеха пытается подружиться с маньяком-полицейским. В третьей — еще один психопат, которого играет Джеки Эрл Хейли, — роль, после которой он пропал на 13 лет, чтобы вернуться Роршахом и обновленным Фредди Крюгером.

В грубо, вроде бы небрежно, но без единого провиса слепленных сюжетах главное не весьма условная центральная линия, а эпизод. Поэтому драматургически «Маньяк» весь построен на каких-то смещениях: герой может появиться где-нибудь в середине второго акта и дотянуть, допустим, до середины третьего. Или немножко залезть в следующую серию. Или отдать концы через пять минут. Центр тяжести фильма настолько рассредоточен, что лицензии на вечную или даже долгую жизнь нет ни у кого — хороший вызов для тех, кто любит угадывать в хоррорах последовательность смертей.

И зачастую жертвуя общей логикой развития фильма, Коэн и Ластиг зато проявляют изрядную изобретательность в деталях, понимая, что запоминаются-то именно они. Это не скелет, но плоть жанра. Девушка, снаружи пристегнутая наручниками к рулю мчащегося автомобиля. Доктор, оставленный жариться в рентгеновском кабинете. Едущее по коридору тело на каталке, которое из-под простыни открывает огонь с двух рук. Гениальная сцена в полицейском тире — когда серия точных выстрелов вдруг производится по стрелкам со стороны мишеней.

«Маньяк-полицейский» вырос из хоррор-франшиз 80-х, к концу десятилетия уже изрядно поистрепавшихся, но этот герой не похож ни на веселого психопата Фредди Крюгера, ни даже на молчаливое абсолютное зло, каким были Майкл Майерс или Джейсон с Хрустального озера. У Корделла нет иррациональной тяги к убийствам или жестокости, он действует в рамках человеческой логики — как запоздало замечает один из детективов, у каждого его поступка есть резон, и часто довольно замысловатый. Даже серия необъяснимых убийств мирных граждан, с которой начинается первый фильм, — не просто бойня, а часть большого плана.

Главная находка Коэна, стержень трилогии — в том, что злом оказывается традиционный носитель добра, фигура, к которой обыватель привык бежать за помощью. Собственно, в самой первой сцене это обыгрывается буквально: на девушку нападают два хулигана, она отбивается и убегает, они ее преследуют, потом она с облегчением видит огромную неподвижную фигуру офицера, бросается к нему — и тот молча ее душит. Вскоре, разумеется, ситуация повторяется зеркально: город начинает паниковать, и женщина, остановленная патрульным, вышибает ему мозги. Элемент социальной сатиры, страшной метафоры, который прописался в жанре хоррора еще в 50-х, в сценариях Коэна всегда был исключительно важен. В «Маньяке-3» еще появится его любимая мишень — медиа; пара телевизионщиков, которые ездят по городу, настроившись на полицейскую волну и жаждая крови.

Вышедший чуть раньше верхувенский «Робокоп» — который авторы, разумеется, внимательно посмотрели — кто-то резонно назвал «либеральным фашизмом». Корделл, как и Алекс Мерфи, зависший в неком промежуточном состоянии между жизнью и небытием — в первую очередь, жертва системы, но одновременно и ее карающая длань. Разница между ними — в количестве побочных жертв, но это момент скорее технический, нежели идеологический — дело не в гуманности, а в том, как тебя запрограммировали. Трилогия Коэна и Ластинга — логическое продолжение лихих фильмов 70-х о «плохих лейтенантах»: просто лейтенант со временем стал еще хуже (одноименный фильм Феррары, кстати, появится между вторым и третьим «Маньяками»; очевидно, неспроста), разложился не только в фигуральном, но и буквальном смысле. Ближайший старший родственник что Мерфи, что Корделла — дядюшка, скажем — разумеется, Гарри Каллахан. Трудно сказать, что они сейчас придумают с Рефном относительно приквела, но в принципе им мог бы стать любой из «Грязных Гарри», прилепи к нему финал с душевой.

Это особенно выпукло сделано в третьем фильме: детектив, который ловит Корделла, и сам Корделл отличаются, по сути, только косметически. Более того, там есть линия девушки-полицейского, которую обвиняют в превышении полномочий (у нее еще прозвище «маньяк Кейт») — и мы с брутальным главным героем вроде бы сочувствуем ей и презираем слабаков-либералов. Но Кейт, как выяснится, сочувствует и снова восставший из мертвых Корделл. И девушке приснится сон, как она венчается с маньяком-полицейским в церкви, полной застывших то ли в ужасе, то ли в молчаливом одобрении коллег. Закон и порядок, служить и защищать — она проплывет к нему в голубоватом тумане, одетая в белоснежную фату. А он вскоре найдет наконец вечный покой, полыхнув факелом, от которого прикурит более удачливый преследователь. Разумеется, уйдя — и, конечно, оставшись.