Ирина (Ходченкова) изменяет мужу-врачу (Пускепалис) с застройщиком-рвачом (Белый). Цепочка случайностей приводит к тому, что маленькая дочь Ирины, а также оба ее мужчины оказываются в поезде метро, который мчится навстречу тьме: в тоннеле просел грунт, и воды Москвы-реки вот-вот затопят кольцевую линию, затащив весь центр в ад.
Сначала о том, что плохо, потому что это не главное. Очевидно, что авторы картины (режиссер Антон Мегердичев до того снял более чем приличный «Бой с тенью-2») старались максимально соблюсти законы жанра — а значит, прежде чем приступить к празднику разрушения, необходимо ввести героев, которым мы могли бы сопереживать. Однако представление характеров и драматическая завязка картины (Ирина решает личные проблемы; молодой машинист-диггер учится у старого; бывалый обходчик замечает воду в тоннеле, но его никто не слушает; колоритные пассажиры начинают свое сошествие под землю) — это 20 минут тикающего «не верю», когда зрителю становится по-человечески стыдно за неестественную игру актеров.
Героиню Ходченковой режиссер без малейших перемен копипастит из «Краткого курса счастливой жизни»: бедовая блондинка, душевная русская баба, которая только прикидывается стервой. Герой Пускепалиса в хирургической робе — видимо, киноманская шутка и тоже копипаст из «Простых вещей» Попогребского.
Жанр всегда глубоко укоренен в реальности, катастрофа — отступление от заведенного порядка вещей, а значит, детали должны быть не просто узнаваемы, они должны быть неразличимы, как воздух. В этом смысле «Метро» удается несопоставимо больше, чем любым другим российским блокбастерам про современность. Здесь есть настоящая Москва, хронически недостижимая, неуловимая для кинематографа; томительная потная пробка, в которой невозможность и необходимость движения компенсируется всеобщей неврастенией.
В фильме есть условности, которые легко принять (например, несуществующая станция метро «Садовая»). Есть условности, которые раздражают. Так, журналист и его оператор в бейсболке козырьком назад (привет, «Годзилла») передают в эфир видео с места катастрофы — как будто на российском телевидении возможно соревнование за оперативность и эксклюзив. Женщина в больнице бежит за каталкой, на которой медперсонал везет ее сына в операционную, — это что, эпизод «Скорой помощи»? Штампы из американского кино, неприменимые в российском быту, — зачем они здесь, если другие детали удалось ухватить, растворяя в жанре? И да — смешная шутка про гандбол беззастенчиво украдена из «Сенсации» Вуди Аллена.
Но если продраться (отвлекаясь на попкорн и эсэмэски) через первые неловкие минуты, а после махнуть рукой на прочие мелочи, то надо признать, что «Метро» — на удивление ладно скроенный фильм, с очень внятным обоснованием всех этапов катастрофы и постоянно возникающими точками саспенса (боже, вода подходит к контактному рельсу!).
Да, катастрофическая часть «Метро» однозначно удалась. И более того. Как и во всяком правильном фильме, связанном с коллективным бессознательным (страх метро — это ли не страх страхов для жителей мегаполиса?), в картине Мегердичева есть очень внятная рефлексия по поводу реальности, в которой мы живем (вот почему так сильно раздражают фальшивые ноты). Одна из возможных причин проседания грунта — точечная застройка, а кто сказал, что такое и в самом деле не случится в городе серьезных испытаний почвы и судьбы? Сварливые и инфантильные второстепенные пассажиры — коллективный портрет постсоветского человека, зажатого в тисках старой инфраструктуры, измученного конфликтом между прежними установками и новыми потребностями. Да и сама борьба врача-бессребреника и алчного застройщика за тело и душу той самой русской бабы — это ли не метафора понятного общественного противоречия?
Наверное, подобные обобщения лучше удавались Бекмамбетову в «Дозорах». Но «Дозоры» были давно, а после фильма Мегердичева в метро заходить правда страшно.