Бубновый балет

Вечер балетов Алексея Ратманского в Большом

Алексей Ратманский, один из лучших русских танцовщиков, в 35 лет бросил танцевать — чтобы руководить Большим. Затея рискованная: Ратманский не обладает ни хваткой тирана, ни осанкой памятника. Но зато он единственный русский хореограф, который умеет сочинять танцы для классических балерин. И это оказалось решающим: Ратманский правит уже третий год. Поставил несколько балетов, и сейчас два из них объединяют в сольную программу.

— Вы в 35 лет отказались от карьеры танцовщика. Жалко?

 — Чтобы поддерживать форму после 35, надо прикладывать очень большие усилия. Так что предложение Большого оказалось абсолютно своевременным.

— Вы столкнулись с чем-то, чего совсем не ожидали?

— Пожалуй, нет. Я сам был артистом и понимаю, что стоит за тем или иным поступком моих подчиненных. Но понять, что это нормально и естественно, непросто.

— Насколько вы соотносите свою работу с тем, что представляет собой публика Большого театра?

— Большой имеет проблемы с публикой, потому что это такое место, которое непременно надо посетить. Большая часть зрителей наших классических спектаклей — это люди, которым балет не интересен, они приходят отметиться. Интеллектуальная публика — публика выставок, драматических театров — ходит мало, потому что существует мнение, что классический балет — искусство неинтеллектуальное. На Западе этой проблемой озаботились давно. Конечно, в этом огромную роль сыграл Баланчин, который был кумиром интеллектуального Нью-Йорка. Мне очень нравится публика, которая приходит к нам на «Ромео и Джульетту» или была на последнем «Болте», — это была другая публика, которая воспринимает то, что видит.

— Что представляет собой сборник ваших балетов, который покажет Большой?

— Это не творческий отчет, нет. По правде, мне просто хотелось найти, с чем показывать «Игру в карты» Стравинского, нашу последнюю премьеру. До этого мы так же поступали с балетами Баланчина и Мясина — пробовали то соединять все балеты одного хореографа в один вечер, то в разных комбинациях.

— Когда вы пришли в Большой, речь шла о том, что каждый сезон вы будете выпускать по полнометражному балету.

— В контракте такого пункта нет, это было пожеланием, и я этим и занимаюсь.

— У вас уже есть название следующей постановки?

— Есть. Но не буду открывать карты. Это конец следующего сезона.

— Большой театр оставляет время на проекты на стороне?

— Мне удалось поставить два спектакля в Прибалтике: «Светлый ручей» в Риге и «Анну Каренину» в Вильнюсе. Весной меня отпустили ставить спектакль в New York City Ballet.

— А Датский Королевский балет? Забросили?

— Там идет мой «Щелкунчик». В репертуаре осталась и «Анна Каренина», возможно, ее возобновят через какое-то время.

— В Дании между балетом и жизнью, публикой так же задраны мосты, как в России?

— В Дании на балет ходят пенсионеры, и это проблема всей Европы. Во Франции с этим пытались бороться, но с водой выплеснули и ребенка: классического балета не осталось нигде, кроме OpОra. Классический балет тем самым еще больше отдаляется от широких слоев и становится все дальше от народа. Но в Дании мосты не так задраны, как здесь.

— Вы посещаете практически все балетные спектакли Большого.

— Это конечный результат нашей работы, и я, конечно, должен знать, как они идут. Поначалу я подробно рассказывал свои впечатления артистам; теперь хожу, но высказываюсь меньше, потому что вижу: часть людей не воспринимают сказанное. Но тем не менее вещи, которые мне не нравятся совершенно, я требую изменить.

— Удалось ли вам что-то кардинально изменить в Большом театре? Что-то такое, чтоб мысль о содеянном грела бы вам душу?

— Есть, но не буду говорить — что. Все надо оценивать по прошествии времени. А вдруг то, что меня греет, на самом деле что-то в этом организме разрушает?