Изображая жертву

Римас Туминас в Москве

Крупнейшие гастроли сезона пришлись на время, когда сезон, по существу, закрыт: Музыкально-театральный центр Людмилы Гурченко везет любимое зрелище московской публики — литовский театр. Пять спектаклей Римаса Туминаса: старый «Вишневый сад», свежие «Три сестры», премьера «В ожидании Годо», притча «Мадагаскар» и «Маскарад» с Регимантасом Адомайтисом — шесть лет назад этот спектакль принес Туминасу «Золотую маску».

— Вашей труппе уже пятнадцать лет, меньше года назад вы построили для нее отличный театр. Я своими глазами видела: полные залы. Но Вильнюс — город маленький, а помимо вас там работают Някрошюс, Коршуновас. Есть конкуренция?

— Да нет, каждый на своем месте. Нас даже сравнивать перестали. В «Маскараде» мы огонь открытый используем. И Някрошюс использует. Но мы первые были, а говорят: «Някрошюс, Някрошюс». Но мы же язычники, не зря в Европе мы последними христианство приняли. Оно и сейчас в нас очень живо. Нам дай воду, доску, камень, огонь, землю насыпь — и мы вам сделаем спектакль.

— Где прошло ваше детство?

— В деревнях. Отец в 1945-м вернулся из Берлина и служил то учителем, то председателем сельсовета.

— Как вас, деревенского, в театр занесло?

— Сначала я кино хотел заниматься. Я в школе киномехаником работал, у меня даже удостоверение есть — «Моторист в категории киномеханик». В деревнях все киномеханики пьяницы были, и я вместо них подрабатывал: брал телегу, грузил аппарат и ехал по деревням. И друзьям своим кино показывал, обязательно интимную сцену выбирал, где целуются, падают в кровать — и затемнение. А в четырнадцать лет театр увидел: нас в город повезли смотреть «Кота в сапогах» — и мне так не понравилось!

— Какой спектакль впервые понравился?

— Наверное, «Дон Жуан» Эфроса. Однажды Стрелера привезли в Москву на гастроли, во время оттепели. Он даже в ГИТИС приходил, но меня тогда исключили, потому что я вместо занятий бегал на репетиции к Эфросу. «Эфросятина, — говорили, — это надо искоренять!» На практику я пошел на Таганку. Любимов посмотрел на меня: «Практикант? Садись». И стал на мне показывать актерам: таскал меня, орал, всю гордость из меня вытряс. Через час после начала я сбежал — и на Малую Бронную, к Эфросу, там светло, там ясно, там все с юмором, там интересный разбор, мечты.

— Значит, «В Москву, в Москву» в ваших «Трех сестрах» нужно понимать буквально?

— Скорее это «Литы, домой!» — так в спектакле «Мадагаскар» кричат.

— В «Мадагаскаре» литовцы пытаются из Литвы бежать — это фантазия?

— Помню: первые холода, свиней режут, мясо готовят для колбас, и весь дом жиром пропах. Четыре дня делали колбасы, а в воскресенье взялись коптить их. Сделали трубу, с утра разожгли ее в саду. Так вот, отец коптит, сидит к нам спиной, и мужики заходят на дымок — учитель приходит, аптекарь. Смотришь, солнце заходит, и заблестела у кого-то бутылочка в руках. Колбасы коптятся. Сидят, разговаривают, и тут начинают решать мужики, что надо же ехать отсюда, жен оставить и ехать. И вечер, голоса все громче, мама в конце концов не выдерживает, выходит: «Хватит пить, пора мясо вынимать». Отец открывает коптильню — а там угольки. Отец сердится, вываливает угольки на землю, и они горят, как в небе звезды. Мама плачет. Зима скоро, а мяса не будет. Так «Мадагаскар» родился. Про неудачную историю нашу, про желание бежать хоть на Мадагаскар, начать все сначала. Так все возмутились, что я издеваюсь якобы над историей. А какая история? Витаутас, великий князь наш, был грабитель — скакал до Черного моря и обратно. Потом он еще и корону свою где-то потерял. Или еще один герой: в Америку в 1905 году эмигрировал литовец, баскетболист знаменитый. Так он играл Кинг-Конга. Или Пакштас, наш географ, который соблазнился приглашением на Мадагаскар, чтобы создать там театр. История неудачников. Поэтому мы и боимся самостоятельности — лучше отдаться кому-нибудь, не Союзу, так Евросоюзу. Не успели осознать себя как нация, а уже с кем-то объединяемся. Я не беру на себя роль человека, который пересмотрит литовскую историю, упаси боже, но я лично хочу посмотреть на все то, чего мы боимся в себе. Представьте: самые большие супермаркеты в Европе — у нас. А названия — «Акрополь», «Вавилон». С ума сойти!

— То есть вы не рады Евросоюзу?

— Я вообще евроскептик. Прежде всего мы теряем деньги. Всего пятнадцать лет литы подержали в руках, и опять чужие деньги вводят. Никто не подсчитал последствий. И это понятно: это все немцы руками французов делают, не войной нас, так Евросоюзом. Не скажу, что меня ностальгия замучила, но для России мы были лицом Запада. И мы изображали из себя чуть-чуть, подчеркивали это всегда.

— Ну да, вы были известными снобами.

— А для Запада мы были тайной. А теперь мы и для тех, и для других — глухая провинция.