Лучшие фильмы на свете «Невинность» Люсиль Хаджихалилович

Гробик с прорезью в виде восьмиконечной звезды на крышке прибывает в светлую детскую комнату. Откуда и каким путем — неизвестно и не важно. Пять девочек в белых рубашках и юбочках открывают его, приветствуют проснувшуюся шестилетнюю Ирис и начинают ей объяснять правила места, в котрое она попала. Каждая носит в косичках ленточки своего цвета, в соответствии с возрастом. В лесу, окруженном каменной стеной, есть пять жилых домов, озеро, школа, две красивые и несчастные на вид учительницы (одна — хромая, вторая — Марион Котийяр). Спать нужно ложиться рано, когда старшие девочки уходят по ночам - не стоит задавать вопросов. Твоя семья не будет тебя искать. Нужно учиться хорошо танцевать, это важно. Задавать вопросы Ирис почти сразу перестает, и начинается удивительное — цветение на экране, размеренная жизнь пансиона, в котором два с половиной десятка воспитанниц в белых юбочках прилежно готовятся неизвестно к чему.

Весь фильм держится на зазоре между аккуратной, бережной документацией девичьего быта и тенью чего-то большего. То ли зловещего, то ли прекрасного, то ли и то, и другое — одновременно. Райское щебетание птиц, гобеленовая карта местности на стене, загадочная целеустремленность учительниц, которые молчат и курят. Свет, в половине сцен сползающий в сумерки. На этом фоне девочки от шести до двенадцати объясняют друг другу, как нужно себя вести, машут ножками у балетного станка и аккуратно складывают вещи перед сном. Замкнутый, герметичный мир, где любая история становится одновременно похожа на притчу и на детское воспоминание. В этом разговоре принято первым делом упоминать «Пикник у висячей скалы», который сама Хаджихалилович признает единсвтенным конкретным референсом, и «Суспирию» Ардженто, вольно базирующуюся на том же рассказе Франка Ведекинда. Если этого мало, то ряд фильмов, которые стояли бы с «Невинностью» на одной полке, по разным признакам можно дополнить «If...» Андерсена, «Институтом Бенджамента» братьев Квай, «Отелем» Йессики Хауснер и еще чем-нибудь, что в принципе сложно определить на какую-нибудь полку.

Хаджихалилович, которая еще до первой режиссерской работы («La bouche de Jean-Pierre», 1996) монтировала, например, «Плоть» для своего мужа, по-женски кропотливо и не по-женски взвешенно работает с изображением и звуком, о чем много, по делу и с удовольствием рассказывает в интервью. Она мало пользуется музыкой (а когда пользуется, редко пускает ее за кадром) и вообще очень четко выстраивает звук. Вдоль ночной аллеи зажигаются лампы, издавая характерный электрический гул — воздух в кадре тут же физически наполняется чем-то зловещим. Законы места кристаллизуются, когда спустя две минуты по этой гудящей аллее старшая из девочек уверенными шагами уходит в лес, а еще через эпизод — учит младшую: «Всегда ходи только там, где горят лампы». Ожидание абстрактной угрозы извне сменяется едва заметно ощущением угрозы, скрытой в правилах пансиона. Чувствовать, как плавно фильм играет с ожиданиями зрителя, не делая резких выпадов, казалось бы, вообще не напрягая ни один мускул — удовольствие какого-то очень изящного сорта. Ничего страшного вроде бы не происходит — но каждая деталь, каждая склейка, свет в каждой сцене доходчиво говорят — волнуйся. Воспитанницы взрослеют, ленточки переходят с одних косичек на другие, и что-то должно нарушить этот хрупкий баланс. Саспенс буквально сгущается из воздуха: в сухом остатке выходит, что волноваться нужно потому, что дети взрослеют, а время не стоит на месте, и вместе с тем — два часа ты завороженно любуешься тем, как красиво оно идет.

Конец у этой истории, разумеется, есть — но, во-первых, еще вопрос, насколько может считаться концом символический луп на тему круговорота жизни в фильме, который открывается и закрывается планом бурлящей воды. А во-вторых — после него, слава богу, ничего не становится понятно, и значит, все остается немного волшебным.