«Интересна была бы история человека с Болотной площади, который превращается в нормального» Александр Акопов о будущем канала «Амедиа Премиум», пиратстве и сути демократии

— Почему вы решили, что пришло время в России открывать платный сериальный канал?

— Стране нужно настоящее платное телевидение — то, которое продается зрителю за деньги — и именно на эти же деньги и делается. Телевидение всегда жило за счет рекламы и было бесплатным, но именно поэтому была необходимость привлекать массового зрителя и делать массовый продукт. Как только ты начинаешь работать с платным контентом, у телевидения сразу появляется намного больше возможностей. Самый простой способ был, конечно, привезти лучшее, что есть на мировой арене, и попытаться собрать это в единый канал, с единым брендом — что, в общем, мы и сделали.

— Я знаю, что вы любите сериал Аарона Соркина «Новости» — про Уилла МакЭвоя, журналиста-консерватора, который при этом часто против своей партии выступает, но только потому, что хочет, чтобы его партия была лучше. Мне вот кажется, что вы когда запускали «Амедиа Премиум», вы как-то себя с Уиллом ассоциировали.

— Да, есть сходство. Я консерватор, и я понимаю, что ломать какие-то не нами созданные вещи не очень прилично. Можно в рамках существующих правил игры создавать что-то качественное, что будет привлекать свою аудиторию, и тем самым доказывать, что вы делаете что-то полезное для общества. А образ МакЭвоя привлекателен еще тем, что ему в голову приходят те же самые мысли, что бандитам, террористам, оппозиционерам, просто рассерженным гражданам, — но в силу чувства ответственности он пытается найти максимально мощные, но при этом корректные способы влияния на окружающую действительность. В этом смысле «Новости» — это учебник журналистики: как должна строиться дискуссия вокруг того, что возможно и что невозможно в СМИ.

— Да, только он существует в системе, где есть либеральные MSNBC и республиканские Fox News, есть баланс. А у нас есть первый-второй каналы, НТВ, а есть крошечный «Дождь», причем он в своей оппозиционности довольно радикален. Но большинство ваших потенциальных зрителей все равно если даже и не смотрят «Дождь», то скорее ему сочувствуют.

— Я бы не сказал. У меня есть ощущение, что небольшая аудитория «Дождя» вполне соответствует количеству людей, которые занимают такую же позицию. Вы правильно сказали, что она агрессивная, — я бы даже сказал, иногда неприлично агрессивная.

— Понятно, что вы специально дразнить эту аудиторию не будете. Но есть ли какие-то темы, которые вы намеренно собираетесь избегать?

— Я считаю, что при соблюдении достаточного такта нет никаких препятствий разговорам на самые болезненные, актуальные и прочие темы. Я не вижу никаких запретов. Я вот пытаюсь сделать сериал о Кремле, но проблема не в том, что кто-то из Кремля позвонил и сказал, что не надо этого делать ни в коем случае, — проблема в том, что я не могу найти сценариста. Который адекватно, честно про все расскажет, не считая этих людей заранее ни врагами, ни друзьями, — просто отнесется к ним как к людям, которые делают большое, важное дело. Пока мы по каким-то причинам не можем сформулировать такую позицию, которая могла бы быть взвешенной и одновременно критической, чтобы возникал диалог. В Америке, например, демократия — это не про выборы, это про умение стыковать и согласовывать интересы разных групп людей. Так что это вопрос эволюции нашего общества, с одной стороны, но с другой — именно мы в рамках СМИ, в рамках кино должны помогать формировать следующую политическую культуру, в которой будет жить следующее поколение людей.

— Культура диктует политическую культуру. Как с тем же сочинившим «Новости» Соркином получилось: выросло целое поколение политиков, учившихся всему по его «Западному крылу», хотя там и был показан выдуманный, идеализированный мир — который в итоге стал воплощаться в жизнь. Мне кажется, в ваших силах что-то подобное сделать. Например, в том же сериале про Кремль.

— Верно. Давайте с вами найдем человека, который в состоянии будет через персонажей, через конфликты и коллизии рассказать всю эту историю.

— А вы не думали, что людей таких не найти, потому что одни боятся говорить про власть, а другие ей не доверяют? И понятно почему — недавно, например, пытались сделать русскую версию сериала «Homeland». По слухам, сценарий уже был, режиссер, актеры — и все остановилось только потому, что в адаптации герой был вызволен из плена в Чечне, а оказалось, что нельзя такого: чеченской войны нет, мы о ней не говорим…

— Лично я не вижу никаких препятствий тому, чтобы сделать русскую версию «Родины» сегодня. Мы сами вчера буквально рассматривали сценарий, там речь шла об Афганской войне, но он заканчивается сегодняшней сирийской. Он меня очень заинтересовал, и я надеюсь, что мы сможем его правильно разработать.

— О’кей, тогда обратимся к чему-то уже снятому. У вас есть права на весь контент HBO, а одними из самых рейтинговых фильмов канала этим летом были «Pussy Riot: A Punk Prayer» и гей-драма «За канделябрами» — оба на «Амедиа Премиум» показаны не были.

— Ну «Канделябры» у нас будут. Это никак не связано было с какими-то нашими ограничениями, просто HBO пытались сначала выпустить фильм в прокате. А фильма о Pussy Riot не будет. Честно вам говорю, что это политическая спекуляция, которая на нашем канале выйти не может.

— С одной стороны, спекуляция, с другой — людям интересно, они смогут в других источниках найти и посмотреть, а вам меньше доверять будут.

— Ну ради бога. Мне кажется, эта тема уже отработана — и уж точно этот фильм ничего к ней не добавляет. Не исключаю, что мы бы могли и показать — не просто так, а с какой-то дискуссией вокруг. Но, к сожалению, бывают вещи, которые откровенно сделаны под определенным углом зрения, там нечего комментировать. Все равно что комментировать агитки — а это и есть агитка чистой воды.

— Возьмем тогда те же «Новости». Скоро там будет конец 2011 года по сюжету, то есть сериальная команда журналистов будет освещать протесты российские, и велика вероятность, что позиция журналистов вам не понравится.

— Я уверен, что Соркин сумеет показать все нюансы, которые существуют вокруг этой темы. Мне абсолютно очевидно, что Россия точно не заслуживает того образа, который ей рисуют западные средства массовой информации: «Вот, есть страна, в которой все не так, как у нас». Но есть и люди, которые прекрасно понимают, что все здесь не просто так. Есть страна, в которой действительно большинство населения считает, что в церкви танцевать нельзя. Или что открыто демонстрировать гомосексуальные наклонности неприлично. И если страна такая, она не должна стесняться говорить об этом. Это один из элементов плюрализма в мировой культуре.

— Но если мнение Соркина будет не совпадать с вашим — он же русофоб в каком-то смысле, — вы снимете сериал с эфира?

— Нет, не снимем. Если Соркин все сделает по-честному, то его персонаж Уилл не позволит этой всей истории быть русофобской. Если он отнесется к этому нечестно, он сделает плохо для своего собственного сериала. И это будет видно. Вот и все, поэтому это выбор художника.

Семь шоу в эфире «Амедиа Премиум» этой осенью

— Еще пять лет назад такой канал был бы в России невозможен, но теперь — благодаря пиратству — люди знают про хорошие кабельные сериалы, смотрят их запоем. С торрентами вы начали активно бороться — на RuTracker, к примеру, весь контент «Амедиа» удален. Но вот человек пришел к вам за сериалом «Красавцы» — есть только первый сезон, в Firefox плеер не работает, субтитров нет, английской дорожки нет, HD нет…

— Мы это все понимаем. Да, мы хотим, чтобы у наших зрителей была возможность, например, скачивания на ограниченное или неограниченное время. Это сегодня невозможно по юридическим ограничениям, которые у нас есть в контрактах. Да, мы хотим, чтобы у нас было HD через интернет, много дорожек и так далее. Но HD сегодня возможно только в полностью закрытой системе — так по контракту. То есть в плеере Dune есть HD, а просто в браузере нет. Но ограничения все время ослабляются. HBO, Showtime и прочие — это часть огромной индустрии, которой тяжело согласиться на то, чтобы завтра все стало доступно всем; они боятся, что все обвалится в эту же секунду. К тому же мы не знали, что выйдет антипиратский закон практически одновременно с нашим запуском. Но такая легальная возможность открылась — и мы не можем оставаться в стороне и говорить, что, вы знаете, пусть пираты поживут еще года три.

— Понятно, что все будет становиться лучше со временем, но впечатление у ваших зрителей складывается сейчас, и изменить его потом будет довольно сложно.

— Мы понимаем, что есть люди, которые на нас злятся, но наша корневая аудитория спокойно ждала момента, когда все это будет доступно легально. С этой аудиторией мы и работаем. Есть плеер в браузере и для приставки Dune, уже вышло приложение iOS, будет и для SmartTV скоро. И теперь они подписываются, смотрят и понимают, что есть издержки роста, которые мы не скрываем. В итоге все действительно будет лучше, чем у пиратов.

— Расскажите про собственное производство. Я когда пришел к вам, вы что-то смотрели — это оно было?

— Это пилот нового сериала, который мы делаем для СТС. «Луна», такой триллер мистический, следующий шаг после «Закрытой школы», только взрослый. Он нам самим чем-то напоминает «Твин-Пикс», поэтому относимся очень трепетно к нему.

— Да, я как раз застал сцену, которая напоминала первое появление агента Купера в кафе у Нормы. Я еще там один момент приметил: герой сказал героине «ты че» — и потом была драматическая пауза. Это для меня квинтэссенция российского телевидения: «ты че» и пауза.

— Там случайных пауз нет, там саспенс.

— Я так и сказал — драматическая пауза. То, что вы собираетесь делать для «Амедиа Премиум», будет несколько иного толка?

— Я не знаю, что такое иной толк, клянусь. Мы понимаем, что все на нашем канале будет предназначено для узких аудиторий. У нас подход будет простой: все лучшее, что мы сможем сделать. Если мы найдем высокого уровня сценарий, в этом сценарии сумеем заинтересовать серьезного режиссера, если у нас получится все это состыковать, мы будем делать лучшее из возможного.

— Есть при этом одна проблема. Большинство тех, кто сегодня смотрит западные сериалы, не любит русские, и самое обидное — все без разбора. Даже такие удачные, как «Реальные пацаны», «Обратную сторону Луны» или «Краткий курс счастливой жизни».

— Cкажу вам честно, эти люди меня вообще не интересуют. Мне странно, что они живут в нашей стране. Не любить русское — это такая идиотская мода, которая, к сожалению, живет в умах части отечественной интеллигенции, столичной в основном. Это какая-то глупость — ее можно только лечить. Выпустил продукт приличный, один человек посмотрел из его референтной группы, другой, третий, и дальше они обнаруживают, что со своей нелюбовью ко всему русскому выглядят идиотами. Это вот наш способ.

— Можете рассказать про темы, которые уже заказаны или которые вы обозначили и под которые ищете сценарии?

— Меня интересуют личные драмы. Есть вещи, которые я как зритель сделал бы для себя, в основном сплошные политические триллеры. Еще мечтаю сделать пародийную джеймс-бондо-образную историю шпионскую на нашей почве. Безусловно, главное, что мы собираемся делать, — это то, что интересует наш средний класс, что поможет ему становиться на ноги и осознавать, кто они. Скажем, про положение женщины в нашем обществе. Взаимоотношения поколений. Вот эти все базовые вещи, но в рамках ситуации в конкретной стране в конкретный исторический период. Интересна была бы история человека с Болотной площади: зачем человек туда пошел, как понял, что он сделал глупость. История человека, который потом превращается в нормального.

— Секунду, то есть вы априори считаете, что он сделал глупость?

— Я знаю много честных людей, которые туда пошли с честными и понятными намерениями, потом я наблюдал в их рядах… я бы даже сказал, не замешательство, а помешательство. Самое страшное, чего не понимают люди с Болотной площади, — что они там замечательно митингуют и быстро друг с другом договариваются, но потом за их идеи должны проголосовать все остальные, кто туда не пришел, иначе это не демократическая процедура. А еще, перед тем как выйти на любую площадь, люди должны найти правильное место и в этом месте принести присягу: «Я люблю эту страну, я буду жить в этой стране всегда, это моя страна». Дальше — пожалуйста, вы уже имеете право о чем-то говорить. А если вы с площади побежите за сочувствием в американское посольство — до свидания. Таких людей нет для меня лично.

— О’кей, а что, если объединить историю человека с Болотной и тему поколений: допустим, есть выросший в 90-е человек с Болотной и его отец-консерватор. Зачем зрителю вот эта позиция «не прав» — у него же и так есть своя. Можно же как в сериале «Босс» все подавать: там никогда не говорят, что этот прав, а этот нет.

— По части художественной формы — да, наверное, вряд ли в финале нашего теоретического произведения кто-то выйдет и скажет: «Он прав, а он нет». Но месседж останется. Есть вопросы не настолько дискуссионные, чтобы их можно было подвешивать в воздухе. Есть вещи, которые точно правда и точно неправда. И эти вещи я — как человек, который это делает, — должен сказать.

— Вы довольно резко расставляете акценты: прав — не прав, должен — не должен. Вам не кажется, что роль СМИ, да и телевидения, в другом несколько, а именно — задавать вопросы без однозначных ответов?

— Если это действительно ситуация, в которой нет однозначного ответа, то да. Но вопрос в том, какую задачу вы ставите и считаете актуальной на данный момент для себя и для вашего зрителя. Если вы хотите обсуждения, то вы можете сохранить это равновесие. А можете, наоборот, сдвинуть баланс и сказать: «Ребята, сейчас, мне кажется, надо обратить внимание на этих губернаторов или на этих журналистов». Я понимаю, что это общее место — осуждать сегодня журналистику. Но у меня точно сейчас нет ощущения, что право журналистское сообщество и не права власть. В свое время я работал на российском телевидении — и был знаменитый инцидент, когда из одного крупного города позвонили в программу «Вести» и сказали: «У нас тут мост построили, можно, чтобы приехал корреспондент и сделал репортаж?» На что из редакции ему ответили: «Вот если бы мост у вас там упал, мы бы приехали». Это же непрофессионализм журналистов. Если мост упал — конфликт очевиден, его не надо выдумывать, и сюжет сделать легко. А чтобы создать хорошую новость с построенным мостом, надо придумать конфликт. Кто был против того, чтобы построить мост, какие были трудности, надо показать героев.

— Сейчас конфликт легко найдут. Сколько денег было украдено на его стройке.

— И это огромная проблема. «Украли» или «заработали» — это большой вопрос. Можно прийти в любую организацию, взять любую пачку документов — и обязательно найти там ошибки. Потому что там, где на бумаге пишутся тысячи цифр, нельзя не найти ошибку. А дальше понятно — явно украли, просто так ведь не ошибаются? Это обывательская позиция. Любой, кто занимался хозяйственной деятельностью, скажет: если бы люди действительно крали в тех масштабах, о которых говорит пресса, то мы бы сейчас жили в пустыне. Смешно. Когда человек украл, это видно: тогда не построят ничего — или построят, а оно упадет.

— В кино вот тоже такие вещи происходят. Например, люди пришли с заявкой на документальный фильм и сказали: «Нам нужно, скажем, миллион рублей на него» — я точных цифр не помню, буду абстрактно говорить. Человек пошел в Госкино, говорит: «Нам нужно полтора миллиона». Там находят полтора, дают ему миллион двести. А он приходит к документалистам и говорит: «Вот миллион двести, но снимайте на восемьсот, остальное мне — я заработал».

— Наверное, такие истории есть, поэтому я никогда никаких государственных денег не беру и всегда против господдержки там, где без нее можно обойтись. В кино без нее как раз можно обойтись. Разные бывают ситуации, но я знаю огромное количество людей, которые работают в государственных организациях: и не знаю там ни одного жулика и вора. И даже по внешним признакам деятельности я вижу, что дороги строятся, космодромы строятся, ракеты летают. Поэтому все упирается в простую вещь: ты с какой стороны смотришь на слона? Ты хочешь его держать за хвост, за нос или за какое место? Подойдешь к слону сзади — всегда увидишь какашки, а если спереди — глаза. Но это один и тот же слон.