«Стоит сказать себе: «Да пошло оно все!» и жить дальше» Терри Гиллиам о короткометражке «The Wholly Family»

— В Москве «The Wholly Family» показывают в художественной галерее в рамках выставки. С самого начала подобное предполагалось?

— Смотрите, тут вот какая история. Есть итальянская компания Garofalo, которая уже лет пять дает режиссерам деньги на фильмы, предоставляя полную свободу. В Италии эти короткометражки потом крутят в кинотеатрах перед какими-нибудь полнометражными картинами. «The Wholly Family», например, крутили в паре с «Древом жизни» Терренса Малика: короткий фильм плюс длинный. Очень длинный.

— А то, что у нас вашу работу в арт-пространство поместили, как-то изменит ее восприятие, как думаете?

— Хм, а что вообще такое арт-пространства? Это места с менее требовательной публикой. Приходят люди и думают: «У-у-у, это искусство!» И можно сразу забыть про привычный критический аппарат. Кажется, я впервые в таком контексте оказался.

— Вы сказали, что во время работы у вас была полная свобода. То есть вы сами Неаполь выбрали и придумали историю с нуля?

— Город был единственным условием, потому что компания Garofalo там базируется. В остальном задача была простейшая: вот вам паста, вот деньги, вот Неаполь. А я только рад был вновь там оказаться и провести побольше времени, потому что до этого приезжал только на пару недель в детстве. Удивительное, притягательное место — сердце хаоса. Со временем, правда, понимаешь, что в этом хаосе есть свой порядок, только он структурирован иначе, чем в местах, где большинство из нас привыкли жить. Так вот, там есть потрясающая улица Сан-Грегорио-Армено с уличными музыкантами и невероятными вертепами, сделанными местными мастерами. Хорошо, решил я, начну отсюда. Плюс мне всегда нравился квартет Пульчинелла (неаполитанский персонаж итальянской комедии дель арте. — Прим. ред.) — о-кей, пусть будет история про них. В общем, минут за 20 написал.

— В документальном фильме про то, как снимался «The Wholly Family», вы тоже хвалите Неаполь за его хаотичность — какие у вас за отношения с хаосом?

— Хаос это нечто, с чем я учусь жить. Пока ты молод, хаосом вокруг наслаждаешься, потом становишься постарше и начинаешь испытывать страх, пытаясь как-то упорядочить свою жизнь и понять мир, чтобы хаос контролировать. А еще позже все это перестает иметь значение, и снова начинаешь наслаждаться.

— Есть мнение, что у вас с высшими силами что-то вроде поединка происходит.

— Я же не ввязывался в борьбу и не напрашивался на неприятности — просто так получается, что они сами происходят. На самом деле у меня в жизни был один, то есть нет, два по-настоящему сложных момента, но это были хорошие трудности: «Бразилия» и первый ребенок. После этого жить стало намного легче.

— А как же «Дон Кихот»? Наводнение?

— Ну, это же всего лишь природа. Бюрократы и студийные продюсеры страшнее.

— Последнее, что я слышал о «Дон Кихоте»: вы собирались приступить к съемкам этой весной — и что же?

— Да, собирался! Не собирался ли я? Не знаю! Идет вверх, идет вниз, идет вверх, идет вниз. (Рисует в воздухе синусоиду). Когда случится, тогда случится, но это все еще единственный фильм, который я по-настоящему хочу снять. Увы, ждать вечно я тоже не могу, — есть и другие проекты, которыми надо заниматься. Тем не менее, о планах в связи с «Дон Кихотом» я больше не говорю — они тут же растворяются в воздухе.

— Хорошо, будем надеяться молча, а как неапольцам под Везувием живется?

— Думаю, в такой ситуации живешь моментом — кто знает, что завтра будет? В Неаполе жить непросто, но у них замечательная еда и люди, которые продолжают жить несмотря ни на что. Когда живешь по соседству с постоянной угрозой, в какой-то момент говоришь: «Х…й с ней, с угрозой — буду жить как живется, и посмотрим, что из этого выйдет».

— Не боялись навлечь на них беду своей кармой? Мало ли, извержение...

— Моя карма! Ну нет. Мы, кстати, ездили в местечко, которое называется Сатурния, где вулканические дымы из-под земли пробиваются. Фантастическое место — сразу себя таким свободным чувствуешь, когда перестаешь заморачиваться. Большую часть жизни люди заморачиваются и многое упускают. Стоит сказать себе: «Да пошло оно все!» и жить дальше.

— И ваши верования не менялись с годами несмотря на происходящее?

— Да я вообще считаю себя везучим человеком: мне, в принципе, выпала очень легкая жизнь. Так что во всем происходящем соблюдается своеобразное равновесие: кино — это трудная часть моей жизни, все остальное — очень просто.

— В «The Wholly Family» мальчик сталкивается с торговцем разными интересными вещицами, которые стимулируют его воображение. Дико похоже на «Хранителя времени» Мартина Скорсезе — вы его видели?

— Проблема «Хранителя времени» заключается в том, что он не может определиться, что же он за кино. С одной стороны, пытается быть детским фильмом. С другой, превращается в оммаж Жоржу Мельесу, дидактическую лекцию. А в итоге трещит по швам и рвется пополам. Там есть много прекрасных вещей, но две головы это немножко слишком: получаются сиамские близнецы.

— К вопросу о детях. Смотрите, вы сняли «Бандитов времени», «Страну приливов», теперь «The Wholly Family» — что вас так привлекает в детстве?

— Чистота детского воображения: для ребенка мир вокруг каждый день кажется новым местом, которое постоянно формируется. Потом мы становимся старше, узнаем больше обо всем на свете и заключаем мир в рамки, — и тогда он перестает быть диким и прекрасным. Я всегда любил сказку Андерсена «Новое платье короля»: только ребенок смог увидеть, что король-то голый, — ведь взрослые сознательно ослепляют себя.

— А с детьми-актерами легко работается?

— Вот, кстати, Николас, который играет в «The Wholly Family» мальчика, — вовсе не актер даже, он никогда не играл до этого в кино или даже на сцене в школьном спектакле. Но я его сразу выбрал из многих других детей, потому что в нем виделось что-то необычное. Работать с ним было интересно и трудно: он схватывал на лету, но, поскольку съемочный процесс превращался в игру, то я его баловал. Помогала лазерная указка моего оператора Николы, которая Николасу очень нравилась: чуть что, можно было пригрозить, что мы ее заберем — очень просто.

— Говоря о «Дон Кихоте», вы упомянули другие проекты — что происходит, например, с мультфильмом «1884»?

— Не знаю, я там только исполнительный продюсер, а снимает мой друг. Он получил у французов какие-то деньги и работает над ним. Я ведь значусь исполнительным продюсером нескольких фильмов, которые пытаются снять молодые авторы. Они ставят мое имя в надежде получить под него деньги и если получают, я тут же перестаю за ними следить.

— А что с вашими собственными планами?

— Есть удивительная книга Пола Остера «Мистер Вертиго» про мальчика, который учится летать. И еще  есть интересная книжка Дж.П.Данливи «Человек с огоньком», но не знаю, что из всего этого выйдет. Если честно, я в некотором замешательстве, и это одна из причин, по которым я оказался здесь в России. Это же весело: приехал сюда, не нужно беспокоиться о том, что делать дальше. На все требуется время. Чтобы собрать деньги на проект, нужно найти в разных местах понемногу, но если какой-то кусочек отваливается, моментально разваливается вся конструкция — трудные времена для кинематографиста.

— А в Москве вы тоже деньги ищете?

— Так русские деньги же все в Лондоне — у мистера Абрамовича, мистера Березовского, мистера Лебедева! Тут еще что-нибудь осталось или все вывезли? Разве что в Москве, наверное. Печально все это, конечно.

— Слушайте, а вы правда, когда студия бросила «Страну приливов» на произвол судьбы, собрали только $25 на улице с табличкой «Режиссер без студии. Снимаю за еду»?

— Ну да, студия совершенно не рекламировала «Страну приливов» — ни строчки в газетах за несколько дней до проката, — и я решил выйти на улицу с протянутой рукой, чтобы хоть какое-то внимание привлечь. Потом вытряхнул деньги из бейсболки — $25 набралось, отлично! И как реклама сработало: фильм потом недель пять крутили в Нью-Йорке, что довольно хорошо. Я, вообще, на что угодно могу пойти, если надо привлечь внимание к своим проектам.

«The Wholly Family» можно увидеть в рамках выставки Jaguar Summer Museum в Столешниковом переулке с 24 мая по 17 июля