Зима близко Почему все смотрят «Игру престолов»

Дэвиду Бениоффу, Дэниэлу Уэйссу и Джорджу Р.Р. Мартину удалось то, что в последний раз удавалось другому Р.Р., — подсадить взрослых людей на историю про драконов и борьбу за власть в вымышленном мире.

«Игра престолов» — в каждом торрент-клиенте: второй сезон нелегально скачивали чаще, чем любой другой сериал (по некоторым данным, 25 миллионов раз — и это без учета просмотров «ВКонтакте»), первая серия третьего сезона уже обновила пиратские рекорды. По-настоящему впечатляют даже не цифры, а невиданные для фэнтези, в котором нет хоббитов, экспансия в поп-культуру, хайп, зона покрытия (вот он, тот самый «жеребец, что покроет мир») и совершенно неожиданные камин-ауты.

Это когда Тина Канделаки в твиттере сравнивает себя с Дейенерис Таргариен, а Михаил Задорнов восхищается Тирионом Ланнистером. Когда футбольный комментатор Василий Уткин твитит «Кубок Таргариена. Плей-офф». Когда одна из главных рок-групп мира The National выходит из спячки ради того, чтобы записать песню «Рейны из Кастамере» (неофициальный гимн дома Ланнистеров) в нишевом, мягко говоря, жанре фэнтези-фолк.

И не потому ли в этом году так тяжело наступает весна, что миллионы людей упорно выкликают зиму вслед за Старками?

Книги «Песни льда и пламени» и до экранизации были переведены на 40 языков и, в общем, оправдывали существование эпического фэнтези, но из гетто их вывел именно сериал — без него трудно представить и первое место в списке лучших книг 2011-го для «Танца с драконами» по версии журнала Time, и в особенности то, что приличным людям теперь достает смелости, чтобы взять в руки книжки с названиями «Битва королей» и «Буря мечей» с рыцарями и замками на обложках.

Теперь на такого человека уже не посмотрят косо в метро — сериал легитимизировал даже луковых рыцарей и вернул моду на фэнтези впервые со времен «Властелина колец» (а еще на карликов — впервые со времен «Твин-Пикса»).

Как же так получилось?

«Игру престолов» часто называют «фэнтези для тех, кто не любит фэнтези»; парадокс в том, что Мартин — плоть от плоти жанра: начинал с самодельных фэнзинов, всю жизнь ездил на конвенты, творил сугубо imaginative fiction или weird stuff (так сам Мартин называет хоррор, сай-фай и фэнтези, не делая между ними принципиальных различий).

«Фэнтези имеет вкус хабанеры и меда, корицы и гвоздики, превосходного красного мяса и вина, сладкого, словно лето. Реальность — это бобы и тофу, а в конечном итоге — прах. Фэнтези летает с помощью крыльев Икара, а реальность воспользуется Юго-Западными авиалиниями», — вот мотто всего творчества Мартина, сформулированное им в предисловии к ретроспективе своих рассказов. Там же он объясняет, зачем люди вообще читают и смотрят фэнтези: «Чтобы вернуть утраченные краски, ощутить вкус пряностей и услышать песни сирен. <…> Фэнтези обращается к спрятанному глубоко в нас ребенку, который мечтает, что будет охотиться в лесах ночи, пировать у подножия гор и найдет любовь, которая будет длиться вечно где-то к югу от Оз и северу от Шангри-Ла».

Крылья Икара, которые предлагает «Игра престолов», впрочем, вполне комфортны. Мартин дружелюбен, словно опытный дилер. Он превращает в фэнтези-джанки походя, не нарочно, не заставляя продираться сквозь эльфов и файерболы (как у его предшественников) и со словарем вникать в изощренную мифологию (как у его современников), — и когда на последних кадрах первого сезона впервые появляются драконы, соскочить уже невозможно.

К тому же сюжет с возвращением магии в сугубо средневековый мир Семи королевств и всеобщая предзимняя взвинченность его жителей совпали по настроению с апокалиптическим трендом в кино и медиа. Рационализм превратился в удел зануд, и стало куда веселее нырнуть в фантазии о чем-то большем, грядущем и по возможности страшном — хотя бы о многолетней лютой зиме.

Мир «Игры престолов» живет с  ощущением «что-то будет», и это не только свежо на фоне бессобытийных хитов вроде «Mad Men», но и, кажется, больше соответствует аналогичному ощущению «сдвинутости мира» (термин из другого важного фэнтези — «Темной Башни» Кинга), которое в онлайн-режиме испытывают и зрители сериала; по крайней мере в России.

Помогает восприятию сериала и глубокая укорененность в реальной истории, так что его коллизии и география смутно знакомы и не требуют подробной расшифровки. Там, где какой-нибудь Р.Скотт Бэккер (едва ли не главный эпигон Мартина) воздвигает чудовищную космологию и срезается на мелочах (вроде того, что летоисчисление «от года Бивня» звучит слишком комично), Мартин перелицовывает базовый курс всемирной истории и находит золотое сечение между вымыслом и реальностью; а уж его галерея Великих домов с их геральдикой согревает сердце каждому, кто в школе с азартом учил наизусть флаги, страны и столицы.

Еще важнее, что «Игра престолов» имеет принципиально иную, более современную динамику, чем, скажем, «Колесо времени» (в 1990-е — не менее популярный фэнтези-цикл) с его невозможными длиннотами. Книги «Песни льда и пламени» по факту были сериалом и до экранизации: они легко разбираются на главы и могли бы выпускаться по частям, как романы Диккенса; опытный телесценарист Мартин и первые книги прострочил вау-триггерами (начиная с инцеста в первой же серии), а к пятому тому вообще перестал доверять способности читателя надолго сосредоточиться и стал штамповать клиффхэнгеры в конце каждой главы (а их, на минуточку, более семидесяти).

Но главная новация «Игры престолов» — в области идеологии: до Мартина основополагающим для фэнтези оставался толкиеновский канон, в котором, как ни крути, всегда были квест и точка «mission complete», после которой можно с чистой совестью уплыть на Запад; это всегда был конфликт земного и сверхъестественного, судьбу которого решали артефакты и пророчества, но уж никак не толстовская сумма человеческих произволов, — а если человеческий поступок и мог что-то изменить, то непременно великий подвиг, а не бытовая подлость вроде той, что совершает Джейме Ланнистер в первой серии первого сезона.

Мартин сумел переизобрести канон, «очеловечить» его, вернув свободной воле индивида определяющую силу — попросту говоря, впервые сообщив эпическому фэнтези настоящий, взрослый психологизм. В престолы играют люди: сильные, слабые, коварные, честные, ни к чему не подготовленные; они много едят и занимаются сексом, они могут быть женщинами (что, кстати, тоже важный аспект популярности сериала — Мартин первым в фэнтези вывел столько различных женских персонажей), они легко расстаются с жизнью, сражаясь друг с другом и с собой.

«Проблемы борьбы человеческого сердца с самим собой — лишь они порождают настоящую литературу, только о них и стоит писать», — еще одна любимая цитата Мартина, взятая из нобелевской речи Уилльяма Фолкнера. И Мартин добавляет, подразумевая атрибуты фэнтези: «Остальное — меблировка».