Леонид Парфенов: «То, что он снимал, — это инопланетная цивилизация»
На Первом канале показали премьеру документального фильма Леонида Парфенова «Цвет нации» о Прокудине-Горском, одном из родоначальников цветной фотографии. Александр Уржанов поговорил с Парфеновым о том, почему Россия, которую снимал Прокудин-Горский, умерла — и, похоже, навсегда.
- У вас сразу после премьеры на Первом канале еще одна — на фестивале в Финляндии. Я знаю, что английский вариант названия — «Russia in Bloom» — вам очень полюбился. Вы считаете, что та Россия, ровно столетней давности, — это и есть Россия в цвету? Райская, с совершенно другими, неземными людьми?
- Нет, я не про райскую. Мне просто нравится двусмысленность — то, что она и в цвете, и цветущая. Образца 1913 года мы с тех пор не достигли. Насколько та страна Серебряного века успела расцвести — настолько и успела, этой сложности потом уже не будет, все эти оттенки пенно-розового цвета — они уничтожены. Это была действительно сложная страна: духовенство, офицерство, чиновничество, предприниматели, национальности — улыбающийся башкирский путевой обходчик или там еврей, который 65 лет проработал на водоспуске плотины под Черниговом, бакинские персы и татары — это азербайджанцев так называли. Теперь мы не будем понимать, что такое купец первой гильдии, действительный статский советник и в чем гордость, если человек — кавалер Анны первой степени.
- Ну на этом месте партийная иерархия появилась. Многие из героев снимков Прокудина-Горского ведь пережили и революцию, и гражданскую войну, состарились и умерли в СССР?
- Они другими жили. Вот эти девочки в деревне Топорня в поразительно ярких сарафанах — они при советской власти так уже не могли одеваться. Не в одежде дело — это производная от того образа жизни, от того уклада, от того, какая была легкая промышленность, хотя не было министерства легкой промышленности, какие были эти поразительные русские ситцы — морозовские и прочие.
- Но ситцы, сундуки и наличники с драконами, которые вы у себя на даче храните, — они же никуда не делись.
- Но они этого стыдились! Советская индустриализация привела к тому, что им казалось, что все эти разрисованные буфетики — это «фу, деревенщина». Вот «Хельга» гэдээровская — это да, жизнь удалась. Даже сейчас люди не понимают красоты этих вещей, их стиля, что это мирового уровня бытовая культура, которая такой яркости только, может, в Скандинавии есть. Ну в Альпах еще. Был такой Михаил Васильевич Суров, главный собиратель вологодской старины, и я на его 50-летии тост произносил: «Как хорошо, что вы такую цивилизацию собрали, 7 тысяч прялок, 12 тысяч колокольчиков! Я так рад, что у меня есть возможность тоже это хоть чуть-чуть у себя собрать на даче, и все такое функциональное». А за стол потом сел, там все вологодское областное начальство: «Что, вы дома у себя вот ЭТО ставите? Это мода, что ли, такая? Господи...»
- Прошлый год — это пик возвращения советской символики: ГТО, герои труда. А теперь, в 2014-м, исторические реконструкторы, которые в Донбассе воюют, очень любят вот это все: царя, Белую гвардию, «война в Крыму — все в дыму», разве нет? Может, это такой странный привет из 1913-го?
- Но это же фейк! И казачья форма фейковая, а не та, что из рода в род передавалась. Советскость возрождается, потому что только это и кажется своим, потому что мы не знаем, как себя к русскому пристроить. Это все какие-то «мой дед видал, как царь едал». Нет никого, кто так жил, за 75 лет все уходит в могилу — и глядя на кого можно так зажить? На юрфаке питерского университета висит доска «знатные выпускники». И там Путин, Медведев, Козак. Вообще-то с дипломом юрфака были Ленин и Керенский — но они не знают, как их вместе повесить. Вот как с ними Путин будет висеть? Это хорошо или плохо? Кроме того, и Медведев, и Путин, и, прости, Господи, я — мы все окончили Ленинградский ордена Ленина и ордена Трудового Красного Знамени государственный университет имени А.А.Жданова! А никакой не Санкт-Петербургский имени Мариуполя, как в таких случаях принято шутить. Даже немецкий у меня был не немецкий Шиллера и Гете, а «Proletarier aller Länder, vereinigt euch!».
- Зато казаки теперь даже в Петербурге, где их сроду не было.
- А вот того Петербурга — где нужен был огромный лютеранский собор — в фильме он есть, но негатива Прокудина-Горского не сохранилось, потому что столько там было немцев-пекарей и аптекарей, вавилона, где были китайские прачечные, немецкие аптеки, — такого Лондона и Нью-Йорка русского — его нет. Можно только новоделом из ужасного сталинского ДК работников связи сделать очередной храм Христа Спасителя.
Кадр из фильма
- По современным профессиональным стандартам фотожурналистики Прокудин-Горский — не слишком приятный персонаж: ездит за госсчет, царю фотосеансы устраивает. Это разве не меняет облик реальности, не делает ее лубком? Парадные снимки — это же не документ, не репортаж.
- Ну он реальность фиксировал. И он не катался за государственный счет, потому что ему денег никто не платил. Он когда царю все показал, уже много было снято. Государство только дало ему транспортную поддержку и передвижные лаборатории. Пароходик, в котором можно прямо на реке переночевать, утром проверить, что сыновья Прокудина-Горского «контрольку» с зеленого негатива сделали, все снято, едем дальше — в Белозерск, Кириллов и так далее. И такой же был железнодорожный вагон, это просто позволило системно работать. Приезжает в уездный город, снимает центральную площадь — а теперь мы дальше уже смотрим: а какие были дома, палисадники, как были одеты люди, а какие деревянные тротуары, извозчики. И понимаем, что мы ничего не знаем про эту жизнь, в которой не было ни федеральных денег, ни региональных трансфертов, ни пенсий, ни зарплаты в нынешнем понимании, — а люди жили своей экономической инициативой, и никто специально не придумывал, зачем на белом свете быть городу Белозерску. Гостиный Двор там стоит! Какая же там была торговля?! В этих уездных городках стоят огромные соборы, которые никакое сельское СМУ построить не в состоянии. Вот сейчас в моей родной деревне Уломе, если смотреть по «Википедии», 8 постоянных жителей. Когда-то там делали подковы, гвозди, скобы и возили это возами в Петербург и Москву. Кто сейчас что оттуда может повезти? Сейчас только пенсии идут доживающим тут свою жизнь.
- А не в том дело, что открыточные виды старых городов сами мелколесьем заросли?
- В Европе французский и итальянский Великий Устюг — они прекрасно живут. Жизнь из городов, в которых что-то важное происходило самое позднее в XVIII веке, не ушла. А у нас живут только музеефицированные города типа Ростова Великого. Я еще застал военную часть у Спасо-Прилуцкого монастыря, где возле могилы Батюшкова лежала ржавая цистерна из-под мазута. Лежала и смердела — зато Батюшков наш великий поэт, чтим всегда, из поколения в поколение. Двоюродный дед Прокудина-Горского, тезка его, лежит у церкви, где внука крестили, —только обрубок от памятника остался. А в Муроме, который очень гордится Зворыкиным теперь, у нас в «Зворыкине-Муромце» был фамильный кусок кладбища, там мраморные памятники, огромные, купеческие первой гильдии — все повалено и все разбито. Но вообще это наша гордость!
- Вы аккуратно повторяете маршруты Прокудина-Горского, но почти ничего не рассказываете о нем самом. Отчего?
- Он много шифровался — достаточно сказать, что он был двоеженец, например. И какие-то вещи своей биографии он просто утаивал. Не он сам, его фотографии — это чудо. Благодаря этому до Первой мировой войны только одна страна в мире систематически снята. Мне-то кажется, что журналистика — рассказ не про то, как через три светофильтра это снимается и что был такой замечательный энтузиаст, это как раз научно-популярное знание. Другое дело, когда смотришь на эти места и на то, что здесь произошло, потому что это сегодняшнее качество изображения. Черно-белый, скажем, Петербург — это сразу ретро: по Невскому ходят трамваи, висит реклама шустовского коньяка, и все другое. А когда кажется, что это снято на зеркалку на прошлой неделе, вот тогда и хочется заинстаграмить еще раз это место и поставить рядом со снимком Прокудина-Горского.
- Одно из путешествий Прокудина-Горского — по вашим родным вологодским местам. Кажется, это для вас очень личный эпизод. То есть деревенская девушка в фиолетовым сарафане с зеленой полосой по подолу снята примерно там, где вас через шестьдесят лет будут отчитывать за клеш и хаер?
- Это инопланетная цивизизация, конечно. Потому что я застал цвет в Вологодской области один — немаркий. То есть черненькое, серенькое, коричневенькое. Почему преследовалась несоветская мода? Потому что если он носит клеш, чем же у него голова занята, какой же он комсомолец? Потому что одежда — это мировоззрение. А во времена Прокудина-Горского было какое мировоззрение? Что может быть одежда фиолетовая с бордовым крупным рисунком. Антонио Маррас просто застрелился бы при виде этого сарафана, ему здесь нечего делать, он должен на коленях приползти к Куснировичу и сказать: «Ведите, где растут такие сарафаны!» Тут Куснирович спросит меня, а я скажу: «Миша, посылай их далеко, они опоздали ровно на сто один год».
Трейлер фильма
- Ну лица-то у тех людей другие?
- Нет, если взять девочку в Топорне и представить, что на ней футболка и джинсы, вы получите студентку РГГУ, только без макияжа.
- Может, просто выдержка большая?
- У Прокудина-Горского выдержка как раз была маленькая по тем временам, три секунды, он поэтому и снимал на улице. Взрослые — да, потому что вся предыдущая жизнь проступает. И вот когда уже третье поколение готовит по Молоховец — по лицу видно, а не как у Лидии Чуковской: «Нам-то все-таки то гречку на 1 Мая подбросят, то селедку на 7 Ноября — а ведь страшно подумать, как живут люди в странах капитала!»
- В том, что Эрнст показывает фильм о России, которую мы потеряли, в День России, видится какой-то знак. Или мы уже везде знаки видим?
- Я не знаю, какой знак, я очень благодарен Константину и Светлане Колосовой, директору документального вещания Первого канала, что это вообще показывают: десять лет фильмы нигде больше я показывать и не мог. Денег на фильмы при этом мы у них не берем — каждый раз приходится искать, я же не бизнесмен. В отличие от Сергея Михайловича Прокудина-Горского.
Но у нас всякая история — богатая, трагичная, с изломами, драматичная, и в День России можно по-всякому про нее говорить. К тому же за все эти годы этот праздник так и не обрел настоящего смысла, что тоже свидетельство недостатка идентичности. Это, кстати, день рождения Алексея Пивоварова. Он когда-то в «Намедни» делал такой материал — «Рожденный 12 июня». Можно же сказать человеку в шутку: если родился 8 марта — понятно, ухажер, 23 февраля — вот ты какой воинственный. Окуджава гордился очень тем, что его день рождения потом стал Днем Победы. А 12 июня родился Алексей Владимирович, голубоглазый, но нам же не приходит в голову ему сказать: «Экий ты, брат, российский-прероссийский!»
- Просто если Минкульт в детских спектаклях про подушку с гречкой гомосексуализм находит, то уж ваша прогулка по кладбищу Сент-Женевьев-де-Буа — со стендапом «Мы не от этих людей произошли» — и подавно выглядит фрондой.
- Ну если кто-то считает, что мы от них произошли, то чего ж они тогда полегли в эти земли-то французские? Чего Бунину тут не жилось?
- Эти снимки очень похожи на инстаграм, даже буквально: взгляд ровно в камеру, квадратная пластина, артефакты по краям — как фильтр. Через сто лет что про нас снимать будут — на основе сегодняшних фотографий?
- Я не знаю. Это зависит не от нас, а от того, какой будет 2114-й. Может, они скажут, что это сейчас была Россия в цвету. Но мне почему-то кажется, что нет.
- Смотреть 12 июня, Первый канал, 23.50
Текст
Фотографии