Зося Родкевич

«Была революционная весна: мы все ходили по улицам, ночевали на бульварах. И вот в ту ночь, когда все были у памятника героям Плевны, я сидела на заборе, у меня были красные чулки и подвязки из белых ленточек. И вдруг я смотрю, а у меня под юбкой между ног что-то блестит. Это оказались голова и камера Саши Расторгуева. Так мы и познакомились.

За полгода работы в «Сроке» со мной много чего произошло. Однажды я утонула в болоте с Якеменко. Он ездил по Сибири: искал родственников, а я с камерой за ним. Я его еще догоняла автостопом из Крыма. Приехала в Хабаровск, звоню, мол, как вас найти? А он объясняет: «Пойдете туда-то, увидите вертолетную площадку, садитесь в вертолет и летите по такой-то широте и долготе». Потом говорит: «Да ладно, я в баре сижу в центре города, приходи». Он вообще шутник, хороший человек — блинчики любит. Алкоголь при мне не пил — только пиво. Очень харизматичный, настоящий герой. Я на его обаяние, конечно, не поддалась: у меня с самого начала был образ честной комсомолки, борца за правду. Я по ночам музыку из «Неуловимых мстителей» слушала — про честность. Я все время пыталась к нему найти разные подходы. Однажды мне показалось, что я должна нарушить его личное пространство, я взяла и упала на него в поезде с верхней полки.

Он постоянно себя ведет как герой кино. Как-то мы ехали в гостиницу в такси, а Якеменко по дороге доедал колбаски из ресторана, не доел и стал просить таксиста, чтоб тот кружил по городу и искал бродячих собак, и потом этим собакам безумно дорогие колбаски скармливал. Денег он вообще много тратит: щедрый безумно, платит за всех. Мне в какие-то моменты неловко было. Предлагал фотоаппарат подарить, но я отказалась. У меня же миссия такая была: он как бы козел, а я за правду. Отношение у меня к нему поменялось в тот момент, когда он меня из болота вытащил: я шла за ним с камерой, провалилась, и он, в общем-то, спас мне жизнь. Хотя когда мы уже утром в последний день поездки в поезде прощались, он спросил: «Ну что, мы теперь будем с тобой дружить?» А я паузу выдержала — поняла, что, если скажу нет, то это будет как бы нечестно, неправильно. Но если отвечу да, то предам свои принципы — я ведь анархистка и должна вроде как его ненавидеть. Потому я ответила: «Я вам не скажу». 

Дима Кубасов

«Я работал на фильме «Зима, уходи», а потом познакомился с Расторгуевым и Костомаровым. Я, само собой, давно знал об их работе и «Срок» очень уважал.

Первый мой удачный эпизод, я считаю, случился в сентябре, на шествии по проспекту Сахарова. Я там ходил в толпе и случайно заметил нашиста: очень уж он много разглагольствовал про Путина, стабильность и всякое такое. Я за ним увязался, он сначала от меня убегал, потом я сказал, что я из проекта «Срок», а нашисты любят «Срок», и мы разговорились. Оказалось, что он школьник, в 10 классе учится и от «Наших» некоторые средства получает. Он ко всем приставал с вопросами: «А зачем нужны выборы в Координационный совет?», «А вы уверены, что они будут честными?».

Я люблю, когда человек близко к себе подпускает, когда можно что-то очень личное про него узнать. Некоторые из наших героев меня прямо восхищают. Например, Лимонов. Он и как личность невероятный, и как мужчина. Просто, как говорится, красавец! Как он себя держит, чувство юмора, харизма! Мы с ним ездили на онлайн-трансляцию его встречи со сторонниками. Это была съемная квартира на «Алексеевской»: советская мебель, растворимый кофе, он сам был в простой клетчатой рубашке. Он ездит на старой «Волге» черной, живет совсем просто. Вот, например, Оля Романова, я ее много снимал и мы хорошо общаемся, она буржуазная. У нее дома картины, антикварные штуки, кресла кожаные. А у Лимонова дома белые стены, минимум мебели, телевизора нет, в рабочем кабинете стоит офисное кожаное кресло — и все. На стене одна фотография черно-белая, и та без рамки: там Лимонов с Каспаровым и Касьяновым втроем. Паркет скрипит, в ванной — хозяйственное мыло. Ничего лишнего — сплошная харизма».

Лена Хорева

«Изначально меня взяли в «Срок» монтажером. Летом позвонил Костомаров и предложил поразбирать материал, который у них накопился. А сейчас еще и снимаю. Мы обычно делаем как: мониторим все, что происходит, — чьи-то похороны должны быть, заседание, акция — и решаем, кто поедет, кто свободнее. Мне интересно снимать уличные вещи, правда, сейчас холод жуткий. Так что две пары варежек, зимние сапоги — вот все, что меня спасает.

У меня есть пресс-карта от «Срока», но ни разу не было случая, когда бы приходилось ее предъявлять. Я никогда никуда не лезу, никого не провоцирую. Мне интересно смотреть, как люди живут своей жизнью, подслушивать диалоги. А интервью я записываю, только если уж совсем ничего не происходит, а что-то надо снять.

Самые крутые съемки были в Португалии, когда там началась общенациональная забастовка. Я с фильмом «Зима, уходи» ездила туда на фестиваль, и когда увидела, поняла, что не снять это невозможно. Там другая энергетика. Очень много народу вышло, в итоге все переросло в штурм парламента. Организация акций совсем другая: нет никаких ограждений в периметре шествия людей, никаких автозаков в центре города. Люди идут в принципе мирно. Группы анархистов с выпивкой и стеклянными бутылками спокойно проходили на шествие — правда, потом эти же бутылки пошли в ход. Но удивительно, полиция терпела их попытки прорваться к парламенту невероятно долго, часа два. И только когда пластиковые щиты полицейских были разбиты, они решили пойти в атаку и все переросло в уличные бои.

Последнее время я устала от политики, и мы в «Сроке» старались расширять круг тем. На самом деле хочется зафиксировать момент, который здесь и сейчас. Мне вот гораздо интереснее семейные истории. Семьи активистов, но не широко известных. Мои герои — это не Навальный и не Удальцов. От них мы устали».

Кирилл Кулагин

«Я не очень люблю снимать протестные акции или заседания, предпочитаю портреты. Помню, самое интересное было, когда мы вместе с евразийцами у них в каморке смотрели за тем, как они отливают серебряные пули, точат ножи, прибивают гвоздями флаги перед «Маршем миллионов». Ясно, что в протестном движении очень много фриков, и для них любой шанс попасть в кадр — это пиар.

Или вот, например, Паук. Я его много снимал, когда выборы в Химках были. Я шел к нему как к клоуну, но за время нашего общения понял, что у него отменное чувство юмора, без трэша и угара, и он — не знаю, как это еще назвать, — прикольный! Мы ходили по избирательным участкам и как-то заходим в помещение, а там «Любэ» играет. И он так очень органично и по-человечески начинает пританцовывать, а потом говорит довольно: «Ну что, кто деньги платит — тот и музыку ставит!» В итоге меня удивлял уже не Паук, а его окружение. Вот они реально странные ребята. Пытаются вести себя так же, как он, пользуются исключительно кличками, но выглядит это глупо и бредово. Мы после выборов ехали на черной старой раздолбанной «Волге», а в багажнике лежала пушка, с помощью которой он возле мэрии предлагал отправлять гастарбайтеров туда, откуда они приехали. И нас остановили полицейские. Открывают багажник — там пистолет. Немая сцена. И пауковский соратник по кличке Мэтт вместо того, чтоб спокойно все объяснить, начал рассказывать какую-то ерунду вроде того, что это мэр химок Паук везет свой межгалактический пулемет. Цирк и дичь.

Самым моим сильным впечатлением за все время работы был «Русский марш». Ребята из колонны Тесака во главе с Бурашниковым шли и кричали: «Белое солнце взошло над Северной Европой — слава Андресу Брейвику!» Я много времени провожу в Норвегии, и для меня эта история — болевая точка. Я во время этой истории там был. У них траур — это совсем не то, что у нас. Ну взорвалось метро, ну пару дней все будут бояться туда заходить, а потом забудут. Там же люди сидели в кафе в тысяче километров от Утойи, читали газеты и рыдали. И зная все это, я слышу два года спустя эти крики. Это было страшно.

Но при всем неоднозначном отношении к националистам их мир заслуживает отдельного документального фильма, и мы стараемся поддерживать с ними контакт так или иначе. Например, с Демушкиным регулярно связываемся, обязательно перекидываемся парой фраз, если встречаемся где-то на акциях. Поддерживать контакт с героями — это часть работы документалиста». 

Дмитрий «Митяй» Демин

«Я занимаюсь соцсетями: придумываю заголовки, выкладываю ролики новые. У нас есть несколько кассовых персонажей. Кассовых, конечно, в кавычках. Это Навальный, Собчак — их смотрят больше всех. Иногда случаются странные вещи: вот, например, эпизод с арестом Каспарова вдруг собрал больше ста тысяч просмотров. Мы все не могли понять, в чем дело, оказалось, это потому, что он якобы искусал полицейского и все это обсуждали. Нам постоянно пишут люди, которые хотят, чтобы проект продолжался. Раньше Пивоваров сам отвечал, сейчас времени стало меньше и этим тоже занимаюсь я. Но если есть адресные вопросы, я ребятам всегда переправляю. Так что все ответы в наших соцсетях и в ютьюбе — они настоящие. Это очень удобно, потому что многие, кто хочет работать и помогать, там нас и находят — операторы, например, предлагают свою помощь, хотят в «Сроке» поучаствовать».

Артем Айвазов

«Я учусь на юрфаке на вечернем, работал корпоративным юристом, но потом нас всех сократили и я уехал в Крымск волонтером. Сейчас нигде формально не работаю, подрабатываю фрилансом — делаю юридические консультации, и числюсь в фонде у Мити Алешковского. На выборах в Астрахани, куда я ездил активистом, познакомился с ребятами из «Срока». Почти все мои ролики выходили из регионов. Как-то поехал на выборы в Татарстан, и у меня вышло два ролика про местных лидеров: бандитов, которые там всех прессуют, в том числе и полицию. Потом была история об освобождении рабов из Средней Азии, меня ребята попросили ночью подежурить.

Полиции я никогда не говорю, что и для кого я снимаю. Если полицейский орет: «Кончай меня снимать!» — я спокойно ему зачитываю пункт 8 Федерального закона о полиции и объясняю, почему я имею полное право снимать. Что касается тех, кто обеспечивает охрану общественного порядка на акциях, это Второй оперативный полк, звери практически. Как правило те, от кого регионах отказались — буйные или косячные.
Я всегда с собой ношу камеру. Вот в Дербент я поехал с волонтерской деятельностью. Там в октябре было жуткое наводнение, по федеральным каналам показывали, что все хорошо, а мы поехали оценить обстановку. Собирали вещи, деньги, обогреватели и прочее необходимое. В итоге выяснилось, что Дагестан — это кладезь для журналиста. Люди там настолько устали от произвола властей, что готовы все рассказывать. Вот этот слоган «Хватит кормить Кавказ» — он точно не про Дагестан. Ощущение, что все дотации, которые туда идут, просто не доходят. Мне один человек рассказывал: «У меня 10 классов образования. Я голосовал за «Единую Россию», потому что Россия должна быть единой, сильной страной. Дагестан — это часть России. А про Путина и Медведева нам Второй канал показывает, как много они хорошего делают». То есть психология такая: бояре на местах, конечно, воруют, но вот царь точно хороший. Руководители там и правда редкостные воры. Например, глава одного селения под Дербентом сидел 6 лет за грабеж, а потом его главой выбрали. Коррупция там невероятная. Там, чтобы стать учителем в сельской школе, нужно заплатить взятку в 100 тысяч рублей. И это чтобы потом получать 4 тысячи в месяц. Но люди идут на эти условия, потому что иначе работы не найти, а дочку на работу пристроить надо. Платить нужно даже за справку в ЖЭКе. И социальное разделение сильнейшее: идешь по Махачкале — видишь либо «Ладу-Приора», либо дорогие внедорожники. По телевизору нам всего этого не рассказывают».

Максим Санников

«Официально нигде не работаю, преподаю английский язык детям и взрослым. 15 сентября после «Марша миллионов» пошел с ребятами на Абай, а ко мне подошел Костомаров и предложил снимать для «Срока». В первом же своем ролике я попал в автозак, он так и называется — «По ту сторону автозака». Тогда проходила цепь одиночных пикетов, ну и я оказался одним из пяти человек, на этой акции задержанных. В рюкзаке у меня была камера, и так как никто меня не досматривал, я спокойно начал снимать. Снимать при задержании — вообще не проблема. Большинство полицейских не знают толком законов, так что при малейшем конфликте главное уверенно и с апломбом зачитать свои права, тогда они сразу тушуются. Одиночные пикеты в принципе не требуют санкций, хотя у полиции другой взгляд. Обычно бывает как — полицейский подходит к пикетчику, звонит кому-то по мобильному телефону, чуть ли не по буквам диктует надпись на плакате и получает с того конца линии инструкцию — задерживать или отпускать. Была в интернете смешная фотография из Нижнего Новгорода: стоит человек, у него на плакате китайские иероглифы, а напротив в абсолютнейшей прострации полицейский с мобильным в руке и не знает, чего делать.

Нижний был одним из самых сильных впечатлений. Я туда поехал в ноябре, когда планировался «Марш регионов». Хаос и ад, региональная полиция жестко винтит активистов, все в дыму, часть кадра подсвечена огнем от фаера, а в центре кадра активист и полицейский пытаются выдрать друг у друга древко флага. Концентрированный российский протест как он есть. Смотришь и думаешь — именно так должна выглядеть революция».

Ксения Елян

«На «Русском марше» было безопасно: санкционированное мероприятие на 20 тысяч человек в центре города. Хотя само по себе то, что у нас на улицу могут выйти 20 тысяч националистов санкционированно, — это страшно. Общаться ни с кем из них я б никогда не стала даже для дела. Они клоуны абсолютные, их невозможно воспринимать всерьез. Вот кто такой Поткин? Меня не волнует. Это примерно как с Филиппом Киркоровым — формально я знаю, кто это такой, но это вовсе не значит, что я им интересуюсь.

Еще я как-то снимала Астахова. Он должен был лететь инспектировать детские дома в Смоленской области. В итоге просидели в аэропорту Астафьево 4 часа, а вертолет так и не взлетел из-за тумана. Мы тогда много чего обсудили. В частности, я его спрашивала и про запрет на усыновление — он был инициатором этого закона, когда речи о «списке Магнитского» еще не было. Говорил, что считает такое усыновление бизнесом и что Россия не должна экспортировать детей. Но это все на камеру, так что он настоящий политик. При видимой открытости говорит заученными фразами». 

Константин Атаманюк

«Когда мы были химкинские выборы, я снимал Шахова, а еще один наш парень снимал Чирикову. И ей все время не нравилось, как ее снимают, зато нравилось, как снимают Шахова. Мы поговорили и условились, что поменяемся. В итоге как я снимаю, ей тоже не понравилось. Она так жестко контролирует, когда нужно включать камеру, когда не нужно, что снять ее по-своему просто невозможно!

А еще бывает, что приезжаешь на место, а там не происходит ничего. Но выкрутиться всегда можно. У меня был как-то случай: после первого заседания КС Навальный, Яшин и вся компания шли по Маросейке, я снимал Яшина. Их начали винтить, и я вдруг увидел, как моего героя просто погрузили в автозак и увезли. Я в растерянности стою, думаю, что делать. И вдруг смотрю, велосипедист стоит на разделительной полосе упершись в бампер «мерседеса» АМР, и «мерседес» его немножечко давит. Вокруг толпа собралась, люди машину заблокировали, и тут явился сотрудник ДПС. Толпа начала требовать выписки протокола, дэпээсник стушевался и убежал. Люди сначала раскачивали машину, а потом просто встали с обеих сторон и начали скандировать: «Про-то-кол», «Про-то-кол». В итоге приехал ОМОН, дэпээсника прилюдно достали из машины служебной, в которой он заперся, и заставили выписать «аэмэру» протокол. И только тогда люди пошли дальше по своим делам. Случайность, а при этом очень показательная история вышла».

Ира Шаталова

«Срок», помимо прочего, хорош тем, что там кроме основных авторов есть ребята с двух сторон: документалисты и гражданские активисты. Со временем активисты получают опыт стороннего взгляда на ситуацию и съемочный опыт, а киношники вырабатывают четкую гражданскую позицию. У меня как у киношника сначала наступило разочарование от героев оппозиции. И начался поиск нового героя — молодого, активного, пусть не слишком известного. Я такого пока не нашла, но если говорить о протестных лидерах, мне мила Изабель Магкоева. Очень молодая и при этом имеет на любой счет свое мнение. А главное, мягкая и человечная. Это я вот из чего заключила: была акция, когда люди выстроились у Следственного комитета в одиночные пикеты. Изабель хотела завесить забор комитета белыми лентами, мирно и красиво. У нее с друзьями уже были наготове ленты, но они пришли и увидели, что людей собралось очень мало, и начни они эту акцию, их бы точно всех похватали. В общем, Изабель поразмыслила и сказала: «Нет, мы не будем этого делать и подставлять людей». И это был очень человечный взгляд на ситуацию».