«Мы примитивные животные»

• Во-первых, у вас получился великий броманс, спасибо…

Ченнинг Татум: Простите, а что это? Ладно-ладно, не пугайтесь так. Шучу. На самом деле в этот раз нам было гораздо проще. Мы после первого фильма очень подружились, так что теперь перенести наши отношения на экран было довольно просто. Я ведь Джону не знал до «Мачо и ботана». Он пришел ко мне и сказал: «Давай сделаем это, у тебя получится». А я в отличие от него в этом был совсем не уверен.

• Это потому что вы до этого в комедиях ­вообще никогда не снимались?

Ченнинг Татум: Да, я вообще не понимал, как это делается. Помню, когда был первый день съемок «Мачо и ботана», я ходил как сумасшедший вокруг дивана и не мог успокоиться — боялся, что у меня ничего не получится.

Джона Хилл: Я ему говорил: расслабься, просто будь собой.

Ченнинг Татум: А я думал — да, да, спасибо. Крутой совет. Тебе-то легко говорить. Потому что Джона в этом — бог. Он может с каменным лицом говорить самые смешные реплики и вообще не колоться. Я сначала постоянно смеялся. И потом, комедия — это же коварная штука: ты что-то такое делаешь со своим лицом и думаешь — о, вот это да, круто я придумал, сейчас все умрут со смеху. Это просто не работает — и все. Так что сначала было очень страшно. Сейчас уже ничего.

• Почему вы вообще решили второй фильм делать? Вы вот, Джона, любите же говорить, что сиквелы часто оборачиваются бедой.

Джона Хилл: Мы так говорили, чтобы если именно наш обернется бедой, никто слишком не удивлялся. Но вообще — нам было так весело делать первый фильм, что заняться вторым показалось просто очень логичным занятием. Мы сделали смешное кино про школу, как же теперь не по­шутить про колледж. А потом, Ченнинг же ска­зал, что мы подружились, а когда у людей такие графики, единственный способ нормально пообщаться друг с другом — это сделать еще один фильм вместе.

Ченнинг Татум: К тому же у меня недавно ребенок родился, так что времени, чтобы просто ­вместе зарубиться в FIFA, совсем не осталось.

• Если первый фильм о том, как между героями возникают первые робкие чувства, перерастающие в настоящую дружбу, то здесь они у вас как супруги, которые семь лет прожили вместе. Это ужасно смешно, что вы полицейских делаете такими сентиментальными. И главное, не боитесь выглядеть глупо.

Джона Хилл: Во-первых, все началось с того, что нам захотелось сделать фильм, где «Плохие парни» встречали бы комедии Джона Хьюза. И мне до сих пор кажется, что это крутое сочетание. А во-вторых, я думаю, что успех и первого и, надеюсь, второго фильма в том, что они про самоиронию, про смех над самим собой. Понимаете, взяться делать киноверсию культового сериала — плохая идея («Мачо и ботан» основан на сериале конца 1980-х «Джамп-стрит, 21», с которого началась карьера Джонни Деппа. — Прим. ред.). Вздумать снять на этот фильм сиквел — еще хуже. Поэтому самоирония была единственным выходом показать всем, что мы не относимся к себе серьезно и не пытаемся сделать что-то серьезное. Мы ве­селимся и пытаемся развеселить других. Всем вот кажется, что снимать комедии — это сплошное веселье. А это работа на самом деле. И ты не можешь каждый день воспринимать ее как что-то невероятное, магическое и прекрасное. Иногда нужно просто пойти и сделать то, что нужно, чтобы получилось хорошо. Но когда ты наконец полу­чаешь отдачу от того, что ты сделал, — и люди смеются, это и странно, и круто одновременно. И тогда — хочется продолжать.

• И все-таки про ваши отношения…

Ченнинг Татум: А что не так с нашими отношениями? Ладно, открою секрет, в жизни Джона не такой обидчивый. Нормально реагирует, если я общаюсь с кем-то, кроме него. В жизни мы, парни, вообще гораздо проще вас, женщин. Мы примитивные животные.

• Э-э-э, окей. Ладно, о другом: эти фильмы — они же как машина времени: можно снова одеваться, как в школе, шутить глупо, поиграть снова во всю эту романтику. Вы похоже в колледже время проводили?

Ченнинг Татум: Я да. Не могу сказать, что я добился в колледже больших успехов, но, поверьте мне, там было ровно так весело, как должно быть в колледже. Очень весело, я имею в виду.

Джона Хилл: Мне-то кажется, что эта история не столько даже про веселье, а про то, что когда ты заканчиваешь школу и идешь в колледж, мир очень мощно меняется. Перед тобой открываются примерно все возможные горизонты. У тебя нет ощущения, что есть какой-то один правильный путь, по которому нужно идти. Наоборот — тебе хочется нового опыта. Тебе страшно, но ты все равно проходишь через разные испытания, чтобы этот опыт получить. И это правильно.

• Вы на каждом шагу играете с жанрами: то прикинетесь кино о подростках, то «Полицией Майами», то вообще фильмом «Энни Холл».

Джона Хилл: О! Вы заметили! Это я эту сцену ­написал.

• Это довольно трудно не заметить. Вы же там лобстеров варите, на пол их роняете.

Джона Хилл: Ну вот вам кажется, что это очевидно, а подростки, которым этот фильм показывали, не поняли, о чем речь. Мы-то с Ченнингом понимали, что переснимаем сейчас, возможно, самую главную романтическую сцену всех времен. А они вообще не поняли, о чем речь, но порадовались, что герои стали ближе друг другу.

• Это же хорошо, когда фильм работает на ­нескольких уровнях: узнал цитату — посмеялся, нет — скорее всего, тоже посмеялся.

Джона Хилл: Мейнстримовые комедии сейчас только так и могут работать: сидит умник, рядом с ним простой парень — и оба должны уйти довольными. Это, конечно, очень сложная задача — сделать так, чтобы это сработало. Ну деконструкция — это же наше все.

• Наркотический трип, кстати, у вас очень реалистичный получился…

Ченнинг Татум: Реали… Вы шутите, что ли? Это по-вашему реалистично? Вау. Хо-хо. Расскажете потом, чем вы увлекаетесь, ладно?

• Я имею в виду, что героям вашим сразу ­веришь. Хотя вам, Джона, наверное, после «Волка с Уолл-стрит» сыграть любую сцену с нарко­тиками — проще простого.

Джона Хилл: Ну вот нет! Не путайте эти две ­ис­тории. В «Мачо и ботане-2» — это какой-то мультипликационный трип, герои там толком и не понимают, что с ними происходит. В «Волке с Уолл-стрит» — серьезные ребята. Настоящие наркоманы, для них наркотики — норма жизни. Так что это вообще разные истории. Хотя мне в обоих случаях было интересно играть героев в этом состоянии, чтобы потом смотреть, какие у них будут побочные эффекты.

• Джона, вам тридцать лет, и у вас уже две оскаровские номинации. Меняется после них что-то?

Джона Хилл: Конечно, и для меня это много значит. Но не потому что я такой тщеславный. Просто номинации приводят к тебе лучших режиссеров и лучшие сценарии. Единственный фильм со мной, который видел Мартин Скорсезе, был «Человек, который изменил все», за него меня номинировали на «Оскар» в первый раз. Теперь могу не бояться, что меня будут воспринимать исключительно как комедийного актера. А то, что мне хочется по-настоящему делать дальше, — это работать с большими режиссерами.