Иван Дорн и праздничный бит

Украинскую экспансию на свободные прерии российского шоу-бизнеса все труднее не замечать. Ежегодно соседняя демократия поставляет пестрый поток артистической публики, работающей в самых немыслимых жанрах. Сотрясавшую устои вселенной Верку Сердючку сменяют Quest Pistols, ажурные панталоны группы «ВИА Гра» уступают дорогу тугому корсету Насти Каменских, а до сих пор не разобравшийся со своей половой принадлежностью Борис Апрель популярен здесь не меньше, чем на родине. Про певицу Ани Лорак, урожденную Куёк, и вовсе лучше промолчать. Имя им легион, теорию исторических циклов к этой картине пока не подгонишь, но свой «черный лебедь» здесь недавно появился. Все упомянутые выше артисты по большому счету лишь вписались в общий, одному Господу известный замысел отечественной поп-сцены — борозды не портят, идут по намоленным местам. Поэтому появление Ивана Дорна, прифанкованного молодого парня с целой горстью заводных, с третьей ноты цепляющих намертво песен, стало неожиданностью. По стоячей воде пошли круги, все шумно вдруг зашевелилось. Дорн словно пришел с мессианским приветом рассказать, что солнце встало, лед тронулся и командовать хит-парадом теперь будет он.

До сегодняшнего дня об Иване Дорне в этой рубрике не было написано ни строчки — это очевидное и преступное упущение. Иван — бывший участник группы «Пара нормальных», украинская надежда русскоязычного неосоула, певец и телеведущий, спортсмен-многостаночник и земляк Ивана Лужкова, пишущего песни под именем Никиты Прокопьева. Недостающее звено между Иваном Ургантом и Джастином Тимберлейком. Человек, который вполне обоснованно может произнести слова Маяковского в свою калитку: «Ненавижу всяческую мертвечину! Обожаю всяческую жизнь!» Третий в мире (после того же Тимберлейка и Робби Уилльямса) мужчина-уникум, чья сольная карьера пошла резко вверх после сомнительных достижений в составе прославившей его группы.

Натянутые сравнения отечественных артистов с западными безусловно являются разговорами в пользу бедных (Лариса Долина — наша Долли Партон, а Татьяна Овсиенко — Бонни Тайлер, не иначе), но в случае с Дорном хочется назвать его то ли славянским Максвеллом, то ли украинским Мейером Хоторном. И это не кажется преувеличением — в комментариях к видеоклипам его уже полгода не без оснований называют Иваном Джамирокваевичем Дорном и желто-синим Ленни Кравицем. В русской культурной традиции, впрочем, можно встретить и другое обозначение: «Это ж Ванька из слободки горло дерет!»

Под дурным ярлыком «гедонистический поп» много кто из здешних проходил, но мало в ком фонтан жизни бил столь сильно и столь заразительно. Иван, действующий под девизом «Если рока нет, то все позволено», похож на тех самых птиц небесных, которые ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы. Зато в соловьином забытьи поют так, что душа сначала cворачивается, а потом разворачивается. Парню всего 23 года, у него аполлонический лучезарный образ, он сам пишет себе песни и обладает роковым даром вызывать симпатию как у слушателей, так и у журналистов. Это чуть ли не идеальный представитель «креативного класса», певец для тех, кто не стесняется и никого не стесняет. А то, что берет пример с западных музыкантов, — так чего ж в этом особенно дурного, еще Андре Мальро говорил, что художник рисует дерево не потому, что увидел дерево, а потому, что увидел, как другой художник нарисовал дерево. Тем более в качестве других художников у Ивана выступают сплошь достойные люди: Фаррелл Уилльямс, Эрика Баду, Мартин Сольвейг и Крейг Дэвид.

Вышедшие в прошлом году песни «Стыцамен», «Северное сияние» и «Ненавижу» позволяют Дорну всерьез заявлять о желании стать одним из законодателей музыкальной моды. И это не сиюминутная прихоть выскочки — тот же амбициозный порыв прослеживался еще 4 года назад, в песне «Биксы любят баксы», сочиненной Дорном для Богдана Титомира: «Знаешь, что крутой, — и другим не сомневаться, ходишь на дзюдо и на бальные танцы!» И вот уже Игорь Крутой на одном из прошлогодних выступлений певца произносит: «Если радиостанции возьмут в ротацию Дорна, то уровень попсы в нашей стране поднимется». Однако это случится и без помощи радиостанций, на которые Иван особо не расcчитывает, — как-никак 2012 год на календаре. Словом, шапки оземь, господа! Набоков в голове пульсирует набатом: «Несносен звон пустой, неясность утомила: я слышу новый звук, я вижу новый край».