Анкета Александр Иличевский
— Что вы сейчас видите перед собой?
— Экран ноута и книжные полки. Правее — большое небесное полотно с фьордом и парусником, масло, холст. Левее — белая стена с приколотыми к ней сканами-выписками из списка пассажиров и отчета о таможенном осмотре японского судна Seyo Maru, прибывшего 20 июля 1920 года из Йокогамы в Сан-Франциско.
— Про что будет ваша следующая книга?
— Про русского молодого математика, который получил Филдсовскую медаль (аналог Нобелевской премии для математиков) и крепко запил. Преследуя цель выйти из кризиса, математик путешествует по Калифорнии и по России. И уходит в горы (в юности занимался альпинизмом), чтобы взять одну важную вершину. В результате математик выбирается из кризиса, но невероятной ценой. Место действия разворачивается в основном в Сан-Франциско и на Тянь-Шане.
— Как вы думаете, кто лучший писатель вашего поколения и почему? (Необязательно конкретную фамилию.)
— Даже при интервьюировании used-car-salesman’ов есть такие вопросы, которые задавать used-car-salesman’ам нельзя.
— На какую историю можно поймать любого читателя?
— Таких историй много. Не знаю, как надо умудриться и так написать историю «муж вернулся домой, а там жена с любовником», чтобы нашелся человек, который бы не дочитал до конца. Другое дело — мало кто способен эти истории хорошо сочинять. Жанр «самых захватывающих историй» — либо трэш, либо шедевр, середины не бывает.
— В русской литературе правда есть что-то особенное — или все это отговорки людей, которые не интересны никому, кроме своих соотечественников?
— Практически в любой литературе есть нечто особенное. Другое дело — какова ценность и величина особенности. Мандельштам огромен, и Платонов огромен, но оба они — в отличие от Фолкнера — не переводимы и, соответственно, не познаваемы мировой культурой. Плохо это или хорошо — другой вопрос. Считаю, что и хорошо (презумпция идентичности) и плохо (нарушение проводимости и метаболизма смыслов). И все-таки сейчас цивилизация бросает национальным культурам вызов создать нечто общезначимое в мировом смысле — так, как никогда раньше.